никого здесь не знала.
— Три бокала пшеничного пива, маленькая кола-лайт! — крикнула Йенни Ягельски, молодая хозяйка заведения.
Амели схватила поднос, поставила на него бокалы с пивом и колой и мельком взглянула на Манфреда Вагнера. Значит, его дочку
Короткий перекур на кухне. Все посетители получили свои заказы, а Розвита во время очередного рейда по залу раздобыла новые детали и теперь с пылающими щеками и дрожащим от возбуждения бюстом делилась ими со своими сгорающими от любопытства слушателями. Кроме Амели ее публику составляли помощники повара Курт и Ахим и сам шеф-повар Вольфганг. Продуктовая лавка Марго Рихтер (к удивлению Амели, в Альтенхайне все говорили «я пошел к Марго» или «сходи к Марго», хотя лавка в такой же мере принадлежала и ее мужу) располагалась почти напротив бывшего «Золотого петуха», поэтому Марго и парикмахерша Инге Домбровски, которая заглянула в лавку поболтать с хозяйкой, стали сегодня после обеда свидетелями возвращения «этого типа». Он вылез из шикарной машины серебристого цвета и пошел к дому своих родителей.
— Во наглость!.. — возмущалась Розвита. — Девчонки сгинули ни за что ни про что, а ему хоть бы хны! Явился не запылился!
— Ну а куда ему еще идти? — снисходительно заметил Вольфганг и отхлебнул пива из кружки.
— Да ты что, сдурел, что ли?.. — вскинулась на него Розвита. — Тебе хорошо говорить! Посмотрела бы я на тебя, если бы он угробил
Вольфганг равнодушно пожал плечами.
— Ну а что дальше-то? — перебил ее Ахим. — Куда он пошел?
— Куда-куда! В дом, конечно, — продолжала Розвита. — Вот, наверное, удивился, когда увидел, что там творится!
Двустворчатая дверь распахнулась, в кухню решительным шагом вошла Йенни Ягельски и остановилась, уперев руки в бока. Как и ее мать, Марго Рихтер, она была уверена, что, стоит ей только отвернуться, как подчиненные сразу запускают руку в кассу или начинают перемывать ей косточки. Три беременности подряд окончательно испортили фигуру и без того приземистой Йенни. Она стала круглой, как бочка.
— Розвита! — рявкнула она «докладчице», которая была лет на тридцать старше ее. — Десятый столик ждет счета!
Розвита послушно исчезла. Амели хотела последовать ее примеру, но Йенни удержала ее.
— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты приходила на работу без своего дурацкого пирсинга и с нормальной прической! — Возмущение было крупными буквами написано на ее одутловатом лице. — Да и блузку бы наконец не мешало надеть — вместо этого лифчика! Ты бы уж сразу сняла юбку и обслуживала гостей в купальнике, чего там скромничать! Запомни: у нас здесь приличное заведение, а не какая-нибудь берлинская… подпольная дискотека!
— А мужчинам это нравится! — вызывающе ответила Амели.
Глаза Йенни сузились, толстая шея покрылась красными пятнами.
— А мне плевать! — угрожающе прошипела она. — Почитай инструкцию санитарного надзора!
У Амели уже готова была сорваться с языка какая-нибудь дерзость, но в последнюю секунду она все же пересилила себя. Хотя ее и тошнило от этой Ягельски с ее дешевым пережженным перманентом и толстыми колбасами вместо ног, но окончательно портить с ней отношения ей было невыгодно. Ей была нужна эта работа в «Черном коне».
— А вы чего стоите? — Хозяйка грозно сверкнула глазами на поваров. — Вам что, нечем заняться?..
Амели вышла из кухни. В этот момент Манфред Вагнер свалился на пол вместе с табуретом.
— Эй, Манни! — крикнул ему кто-то из-за стола завсегдатаев. — Еще же только полдесятого!
Остальные добродушно рассмеялись. Никто не придал случившемуся особого значения: в том или ином виде этот спектакль повторялся почти каждый вечер, правда, часа на полтора позже. Хозяева звонили жене Вагнера, та через несколько минут приходила, оплачивала счет и тащила мужа домой. Но сегодня главный герой внес изменения в привычный сценарий. Обычно очень миролюбивый Манфред Вагнер поднялся на ноги без посторонней помощи, повернулся к стойке, схватил свой бокал и грохнул его об пол. Разговоры за столиками стихли. Вагнер, шатаясь, подошел к столу завсегдатаев.
— Вы, мудаки! — произнес он заплетающимся языком. — Сидите тут и порете всякую чушь, как будто ничего не случилось! Конечно… вам плевать… — Вагнер, держась за спинку стула, обвел компанию мутным взглядом налившихся кровью глаз. — А я… я должен смотреть… на эту тварь… и думать… — Он умолк и опустил голову.
Йорг Рихтер встал и положил Вагнеру руку на плечо.
— Брось, Манни, — сказал он, — не заводись. Я сейчас позвоню Андреа и…
— Не трогай меня! — взревел Вагнер и с такой силой оттолкнул Рихтера, что тот не удержался на ногах. Падая, он ухватился за спинку стула, и сидевший полетел на пол вслед за ним.
В зале мгновенно разразился хаос.
— Я убью эту скотину! — орал Вагнер, вырываясь и беспорядочно молотя кулаками во все стороны.
Бокалы на столе опрокинулись, пиво полилось на упавших мужчин. Амели, стоя у кассы, как зачарованная, следила за происходящим, в то время как оказавшаяся в гуще событий Розвита старалась как можно скорее унести ноги. Драка в «Черном коне»! Настоящая! Наконец-то в Альтенхайне, в этой дыре, хоть что-нибудь происходит! Мимо в направлении кухни проскакала Йенни Ягельски.
— «Приличное заведение»!.. — презрительно фыркнула Амели и получила в ответ мрачный взгляд хозяйки.
Через несколько секунд та вернулась в зал в сопровождении Курта и Ахима. Повара мгновенно скрутили пьяного дебошира. Амели, схватив щетку и совок, направилась к столу завсегдатаев, чтобы убрать осколки. Манфред Вагнер больше не сопротивлялся и покорно потащился к двери, но на пороге опять вырвался из рук поваров и повернулся к залу. Он стоял, шатаясь и глядя мутными глазами на своих земляков. Изо рта к всклокоченной бороде протянулась струйка слюны. На брюках ширилось темное пятно. «Да он же пьяный в хлам!» — подумала Амели. Раньше она ни разу не видела, чтобы он во хмелю надул в штаны. Ей вдруг стало жалко этого Вагнера, над которым она обычно про себя посмеивалась. Может, это смерть его дочери была причиной того, что он с таким завидным постоянством каждый вечер нажирался до зеленых слюней? В зале повисла гробовая тишина.
— Я убью эту тварь! — крикнул Вагнер. — Я убью его… эту… эту мразь!..
Он уронил голову на грудь и всхлипнул.
Тобиас Сарториус вышел из-под душа и взял полотенце, которое заранее положил поближе. Он вытер тыльной стороной ладони запотевшее зеркало и всмотрелся в свое лицо, освещенное тусклым светом единственной не перегоревшей лампочки. В последний раз он видел себя в этом зеркале шестнадцатого сентября 1997 года, потом они пришли и арестовали его. Каким взрослым казался он себе в то лето, после получения аттестата зрелости! Тобиас закрыл глаза и прислонился лбом к холодному стеклу. Здесь, в этом доме, где ему до боли знаком был каждый уголок, десять тюремных лет казались вырезанными из его жизни. Он помнил каждую деталь последних событий перед арестом, как будто все произошло только вчера. Уму непостижимо, как он был наивен! Но в его памяти до сих пор остались и те черные дыры, в существование которых суд так и не поверил. Он открыл глаза, уставился в зеркало и почти удивился, увидев угловатое лицо тридцатилетнего мужчины. Он потрогал кончиками пальцев беловатый шрам, протянувшийся от щеки до подбородка. Этот шрам, который он получил на второй неделе своего пребывания в тюрьме, и стал причиной того, что он все десять лет провел в одиночной камере и почти не общался с другими заключенными. В суровой тюремной иерархии убийца девушки стоит лишь на полступеньки выше убийцы
