Было еще темно, когда Пия нажала на кнопку звонка у ворот виллы Терлинденов. Несмотря на ранний час, через несколько секунд в разговорном устройстве раздался голос фрау Терлинден, а вслед за этим, как по мановению волшебной палочки, открылись и ворота. Пия села в служебную гражданскую машину, за рулем которой сидел Боденштайн, и, сопровождаемые патрульным автомобилем и эвакуатором, они поехали к дому по извилистой дороге, покрытой девственно-белым, нетронутым покровом первого снега. Кристина Терлинден встретила их у двери с радушной улыбкой, такой же уместной при данных обстоятельствах, как и галантное приветствие. Пия, со своей стороны, от любезности воздержалась. Добрым это утро быть не обещало, во всяком случае для господина Терлиндена.
— Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.
— Я уже сказала ему, он сейчас выйдет. Проходите, пожалуйста.
Пия молча кивнула, Боденштайн тоже не произнес ни слова. Вчера вечером она позвонила ему, а потом еще полчаса говорила по телефону с прокурором, который, отказав в санкции на арест, согласился выдать ордер на обыск и проведение экспертизы в машине Терлиндена. И вот они стояли в респектабельном вестибюле и ждали. Хозяйка куда-то ушла, где-то в отдаленном помещении лаяли собаки.
— Доброе утро!
Пия и Боденштайн подняли головы — сверху по лестнице спускался Терлинден, безукоризненно одетый, в костюме и в галстуке. Его взгляд на Пию больше не действовал.
— Рано у вас начинается рабочий день. — Он улыбнулся, остановившись перед ними и не протянув им руку.
— Откуда на крыле вашего «мерседеса» вмятина? — спросила Пия без всякого вступления.
— Что? — Он удивленно поднял брови. — Я не понимаю, о чем вы.
— Ну что ж, если вы забыли, я напомню вам, откуда взялась эта вмятина. — Пия не спускала с него глаз. — В воскресенье один из жителей Альтенхайна, проживающий на Хауптштрассе, заявил в полицию о водителе, скрывшемся с места дорожно-транспортного происшествия, в результате которого пострадал его автомобиль. Он припарковал его без десяти двенадцать ночи у своего дома и в тридцать три минуты первого, случайно выйдя на балкон, чтобы выкурить сигарету, услышал звук столкновения машин. Он успел увидеть автомобиль виновника ДТП и даже запомнил его номер: МТК-Т 801.
Терлинден молчал. Его улыбка погасла. Лицо, снизу от шеи, медленно заливала краска стыда.
— На следующее утро в доме этого гражданина раздался телефонный звонок… — Пия видела, что попала прямо в цель, и беспощадно нанесла следующий удар. — Звонили вы. Вы предложили уладить дело без лишних бюрократических процедур. И пострадавший действительно забрал свое заявление. Но, увы, оно осталось в компьютерной базе данных.
Клаудиус Терлинден, не отрываясь, смотрел на Пию ничего не выражающим взглядом.
— Чего вы от меня хотите? — спросил он наконец, с трудом сдерживаясь.
— Вчера вы сказали нам неправду, — ответила она с любезной улыбкой. — Поскольку мне не надо вам объяснять, где находится Фельдштрассе, я спрашиваю вас еще раз: проезжали ли вы на обратном пути из офиса мимо «Черного коня» или вы ехали окольным путем, через поле, а потом по Фельдштрассе?
— Что это все значит? — обратился Терлинден к Боденштайну, но тот молчал. — В чем вы меня подозреваете?
— В ту ночь пропала Амели Фрёлих, — ответила за Боденштайна Пия. — В последний раз ее видели у «Черного коня», приблизительно в то самое время, когда вы проезжали там по пути в свою фирму, а именно в половине одиннадцатого. А вернулись вы в Альтенхайн только через два часа, в половине первого, причем, вопреки вашим словам, совсем с другой стороны.
Он выпятил нижнюю губу, посмотрел на нее, прищурив глаза.
— И из этого вы делаете вывод, что я подкараулил дочь своего сотрудника, затащил ее в свою машину и убил?
— Могу я расценивать это как признание? — холодно произнесла Пия.
К ее досаде, он почти весело улыбнулся.
— Ни в коем случае.
— Тогда скажите нам, что вы делали между половиной одиннадцатого и половиной первого ночи. Или, может быть, это было не половина, а четверть одиннадцатого?
— Это было половина одиннадцатого, и я находился у себя в офисе.
— Вам потребовалось два часа, чтобы положить в сейф драгоценности вашей жены? — Пия покачала головой. — Вы что, считаете нас идиотами?
Ситуация поверглась на сто восемьдесят градусов. Клаудиус Терлинден оказался прижат к стенке и хорошо это понимал. Но даже сейчас ему удавалось хранить самообладание.
— С кем вы ужинали? — спросила Пия. — И где?
Упорное молчание. Тут она вспомнила про камеры видеонаблюдения, на которые недавно, на обратном пути от Вагнеров, обратила внимание у ворот фирмы «Терлинден».
— Мы ведь можем просмотреть запись видеокамер на воротах вашей фирмы, — сказала она. — И если вы говорите правду, то эта запись станет доказательством вашей непричастности к преступлению.
— А вы знаете свое дело! — одобрительно произнес Терлинден. — Мне это нравится. Но к сожалению, наша система видеонаблюдения месяц назад вышла из строя.
— А камеры у ворот при въезде на вашу виллу?
— Они не записывают.
— Да… Скверно. Очень скверно. Для вас. — Пия покачала головой с наигранным сочувствием. — У вас нет алиби на тот момент, когда пропала Амели. А ваши руки расцарапаны, как будто вы с кем-то боролись…
— Так-так… — Терлинден, по-прежнему спокойный, поднял брови. — И что дальше? Вы что, арестуете меня только за то, что я возвратился домой другой дорогой?
Пия стойко выдержала его вызывающий взгляд. Он был лжецом, возможно — преступником, который, однако, прекрасно знал, что ее предположения слишком зыбки и не могут быть основанием для ареста.
— Вы не арестованы, а задержаны. — Ей удалось выдавить из себя улыбку. — И не потому, что вы возвратились домой другой дорогой, а потому, что вы нам солгали. Как только вы дадите нам убедительные объяснения по поводу того, чем занимались в указанное время, которые можно будет проверить, вы сразу же сможете уйти.
— Хорошо. — Клаудиус пожал плечами. — Только давайте обойдемся без наручников. У меня аллергия на никель.
— Я не думаю, что вы собираетесь убежать, — сухо ответила Пия. — А вообще-то у нас наручники из специальной, нержавеющей стали.
Телефон на письменном столе Ларса Терлиндена зазвонил как раз в тот момент, когда он собирался покинуть кабинет. Он с нетерпением ждал звонка торговца дериватами из банка Credit Suisse, с помощью которого в свое время пристроил большую часть ценных бумаг для этого жулика Мутцлера, прежде чем его вызвали на ковер в правление. Он положил папку на стол и взял трубку.
— Ларс, это я, — услышал он голос матери. Ему захотелось сразу же положить трубку.
— Мама, пожалуйста, оставь меня в покое! — ответил он. — У меня сейчас нет времени.
— Сегодня утром арестовали твоего отца.
Ларс сначала похолодел, потом его бросило в жар.
— Лучше позже, чем никогда, — ответил он с горечью. — Значит, он все-таки не господь бог, который может делать в Альтенхайне все, что захочет, только потому, что у него больше денег, чем у всех остальных… Его давно уже пора было вывести на чистую воду.
Он обошел вокруг стола и сел в кресло.
— Ларс!.. Твой отец всегда желал тебе добра!
— Ошибаешься, — холодно возразил Ларс. — Он всегда желал добра себе и своей фирме. А тогда он воспользовался ситуацией — как он это делает каждый раз! — и загнал меня в профессию, которой я никогда не хотел… Мама, поверь мне: мне насрать, что с ним будет!
Прошлое вдруг опять подступило совсем близко. Отец снова ставит его жизнь на уши — сейчас, когда
