как там под ней почва, не подведет ли? Голову держала высоко, а ресницы чуть-чуть опущенными — так, чтобы они бросали легкую тень на гладкую кожу смуглых щек. В уголках красиво очерченных губ темнели пикантные усики.
До войны она работала секретарем директора одной из швейных фабрик столицы и довольно уверенно оперировала терминами: конвейер, лента, поток, график и прочее.
— А в цехах вам часто приходилось бывать? — спросил Белоненко.
Римма Аркадьевна улыбнулась — сдержанно, скромно, как и должен улыбаться вышколенный секретарь, у которого отношения с начальством уже приняли дружеский характер. Зубы у нее были ровные, чистые.
— На фабрике я проработала восемь лет, — сказала она, мягко просияв темными глазами. — И конечно, в цехах бывала.
— Но в основном все восемь лет подшивали бумажки?
— Меня эта работа вполне устраивала.
Болоненко пригласил ее пройти в производственные цеха. Сначала в швейный, где работали девушки.
Появление их вызвало оживление на конвейере. Римму Аркадьевну рассматривали с откровенным и жадным любопытством. По мере того как они проходили по цеху, шум швейных машин замирал, головы девушек поворачивались к ним, как магнитная стрелка к полюсу. За их спинами раздавалось оживленное шушуканье.
— Они всегда так работают? — спросила Римма Аркадьевна, скользнув взглядом по Нине Рыбаковой, которая разглядывала новую начальницу, как невиданную птицу в зоопарке.
— Что вы имеете в виду?
— Темпы я имею в виду, — холодно ответила она. — Темпы и неуместное любопытство.
— Видите ли, Римма Аркадьевна, — начал Белоненко, — эти девушки…
— Я все знаю, — предупредительно остановила его Римма Аркадьевна. Голос ее опять звучал мягко, словно мурлыкала рядом с капитаном сытая, выхоленная кошечка. И так же кошачье-мягким было прикосновение ее крупной, белой руки к рукаву его гимнастерки. — Я все знаю. Это преступницы, уголовницы, воровки и вообще социально опасный элемент. Мне говорили в Управлении. Здесь, в этой исправительной колонии, — мурлыканье вдруг прекратилось, и голос ее схватило как бы легким морозцем, — здесь они должны трудиться, выполнять производственный план и соблюдать правила внутреннего распорядка — до тех пор, пока не истечет срок их наказания. Но… — льдинки растаяли, — ваши педагогические эксперименты, ваши поиски… — Губы сложились в улыбку, глаза вновь мягко засияли. — Мне все это понятно… Думаю, что общими усилиями мы сумеем выработать определенную линию. Я помогу вам.
Капитан был не столь поражен содержанием монолога новой своей сотрудницы, сколько мгновенными переменами, совершавшимися в ней буквально за несколько секунд. А что касается «социально опасного элемента» и «поисков», то эта информация исходила, по-видимому, из источников, называемых «кулуарными».
— Линия уже выработана, — сказал Белоненко, — но за предложение помочь — благодарю. Любопытство, которое они сейчас проявляют, вполне естественно. Все мы ожидали нового работника, и воспитанникам интересно, что вы из себя представляете, сработаетесь ли с ними, сумеете ли завоевать у них авторитет…
— Завоевать?! — Римма Аркадьевна быстро повернулась к нему, и глаза ее приняли выражение, заставившее капитана насторожиться: это красивое лицо с чистым лбом и карими глазами, затененными густыми ресницами, было жестоко. Но прошло мгновение, и Белоненко готов был поклясться, что ему это только показалось. Римма Аркадьевна наклонила голову и мягко проговорила:
— Я постараюсь.
Они подошли к маленькому столику в конце конвейерной ленты, где сидела учетчица Галя Светлова. Наклонив голову, девушка старательно записывала что-то на длинном сером листе бумаги, разграфленном на клеточки. Белоненко подивился: неужели она не заметила их появления в цехе? Даже по перебоям ритма работы машин можно было догадаться, что в помещении что-то происходит. Но Галя поднялась с места только тогда, когда они уже стояли рядом с ней.
Отложив в сторону огрызок карандаша, вставленный в ученическую ручку, она неторопливо встала, откинула назад волосы и молча взглянула на капитана и его спутницу.
— Светлова, — сказал Белоненко, предчувствуя очередной «номер», на которые была так изобретательна девушка, — это наша новая заведующая производственной частью — Римма Аркадьевна.
Галя перевела глаза с начальницы на Белоненко.
— Да?.. — проговорила она и приняла «позу». Белоненко хорошо знал эти театральные жесты Гали Светловой: повернет голову чуть влево, высокомерно поднимет красивую головку и бросит взгляд из-под полуопущенных ресниц.
— Почему вы не здороваетесь, Светлова?
— С кем, Иван Сидорович? — тоном великосветской дамы спросила Галина. — Вы уже были сегодня в цехе — перед началом работ.
— Вы обязаны поздороваться с вашей новой начальницей, — уже разгадав «фокус», недовольно сказал Белоненко.
Светлова пожала плечами — тоже один из «жестов»: небрежно поведет плечами и бросит на собеседника снисходительный взгляд.
— Еще когда мы были на нашем старом лагпункте, — продолжала она, словно отвечая заданный урок, — нам говорили, что заключенные не должны первыми здороваться с начальством, если начальство входит в барак, в цех или в клуб. Если же встреча происходит где-нибудь в зоне, на дворе, то заключенные…
— Можете не продолжать, — кусая губы, прервал ее Белоненко. Внутренне он досадовал на себя, что не предупредил Римму Аркадьевну об этом правиле, которое далеко не всегда соблюдалось с такой точностью, как постаралась его изложить дерзкая девчонка. — Сегодня в восемь совещание. Потрудитесь подготовить небольшой отчет о работе цеха за две последние декады. Данные о выполнении графика, средние показатели каждой мастерицы, процент брака и количество незавершенной продукции.
— Хорошо, Иван Сидорович, — Галя наклонила голову. — Потружусь…
Когда они вышли из цеха, Римма Аркадьевна с возмущением воскликнула:
— Цирк какой-то!
Белоненко заметил, что усики в уголках рта обозначились резче. «Дамочка с характером», — подумал он и уже твердо знал, что между новой начальницей производства и девичьей частью колонии никакого «контакта» не будет. И не ошибся: на следующее утро стало известно, что Римму Аркадьевну прозвали «Ведьмой с усами». Галина Левицкая пояснила Белоненко, что вчера вечером в общежитии девушек читали Гоголя и Клава Смирнова не замедлила вставить, что ведьма — это новая заведующая. «А панночка, — добавила она, — это буду я». — «А Левко?» — спросили ее смеющиеся девчонки.
Клава подумала и ответила: «Левко будет наш повар Антон Иванович. Больше здесь некому. Он у нас единственный парень».
Белоненко рассмеялся:
— Хорош Левко! С седыми усами…
Таким образом, с первого же дня знакомства между Риммой Аркадьевной и воспитанниками колонии началась «холодная война».
— Хорошо, что еще «холодная»! — заметила по этому поводу Галя Левицкая.
Как всякая холодная война, она проявлялась в формах столь разнообразных, что предугадать очередное ее выражение не представлялось возможным, а следовательно, не было возможности ее и предотвратить. Воспитанницы изощрялись во всевозможных каверзах, на которые только были способны. Римма Аркадьевна по каждому поводу докладывала начальнику колонии — сначала устно, а потом письменно. Галя Левицкая утверждала, что пишет она свои «донесения» под копирку, оставляя себе копию.
