произношения и несколько стандартных фраз вроде «come sta?».[19] Вдохновленная той давней лекцией Катрин о премудростях преподавания, я чувствовала в себе силы при необходимости тоже слегка поучительствовать. Любознательные домохозяйки, грезящие о соблазнах Италии, одна за другой читали отрывки из учебника. Это было весьма забавно, я растроганно привалилась к батарее и решала, пойти мне покурить или не пойти. В поисках ответа я посмотрела на улицу – наш вчерашний враг стоял на прежнем месте.
Меня прошиб пот. Но нельзя, нельзя, чтобы Катрин заметила, что я нервничаю и отчего. Она и так не в форме: рассеянна и не может сосредоточиться, ученикам отвечает невпопад… Как же мы выйдем сегодня? Нельзя ведь ежедневно появляться как мать с котеночком.
В классе еще отдавалось эхом разноголосое arrividerci,[20] а я уже ткнула пальцем в окно: что дальше?
Катрин не стала, по своему обыкновению, вздыхать – удивительное дело, – а предложила:
– Сейчас Бернд тоже заканчивает, у него машина в гараже, в подвале. Попрошу его нас подвезти. И заодно поговорю о деньгах.
Директор заверил: у него самого только двадцать марок в кармане, и он не даст ей аванс, но охотно подвезет. Втроем мы спустились на лифте в гараж, где не было ни души (хорошо!), и выехали в направлении Музея художественных ремесел. Я вспомнила, что давно собиралась туда сходить, сейчас он вполне годился, чтобы запутать между экспонатами следы. Пока ехали, нам пришлось выслушать историю болезни фрау Копенфельд. Ну ладно, ведь чем-то мы должны расплатиться за его любезность.
Все бы ничего, но к нашему приезду музей закрылся. Странно, я все время прихожу к закрытым дверям музеев и галерей, судьба, наверное… Культурная программа сузилась до зеленого кафе у стен музея.
В таком месте я бы осталась жить: здесь продавали мороженое на любой вкус. Я невольно подумала, что мы с Корой каждое лето съедали, должно быть, целую тонну мороженого: каникулы мы всегда проводили вместе, и наши проказы и приключения неизменно завершались порцией сладкого счастья. «Кассата» таяла в вазочках, а мы болтали, и с каждым взрывом смеха на нас и вокруг нас прибавлялось жирных липких клякс. Теперь я бы рассказала Коре, что тот сутенер так и топчется у ворот, ноги у бедняги, наверное, затекли… Эта мысль меня рассмешила, и, забыв, что сижу в самом центре деловой жизни Франкфурта, я фыркнула и заржала, как тинейджер, и с ловкостью моего четырехлетнего сына заляпала мороженым учебники Катрин.
У Катрин вырвался недовольный возглас:
– Тебя не поймешь: то плачешь без причины, то смеешься как безумная. Только и жди, что ты выкинешь в следующую секунду. Между прочим, это симптомы мани акально-депрессивного психоза, обратись к психиатру!
Если тебя родила женщина, которая вскоре в приступе депрессии наложила на себя руки, то ты не можешь быть психически здоровым человеком, и намеки такого рода даром не проходят. Видно, Катрин поставила мне верный диагноз – от ее слов слезы брызнули у меня из глаз. Не понимая, в чем дело, растерянная Катрин кинулась меня утешать.
– Позвони своей подруге, – гнусаво попросила я в носовой платок, – только от нее Эрик мог узнать, где ты работаешь.
Постепенно и мои нервные клетки таяли. У нас действительно проблемы? Что задумал Эрик – вернуть картины или убрать Катрин?
– Мне надо уехать, – причитала Катрин, и я понимала почему. – Я дорожу своим местом, но, кажется, лучше пока скрыться.
Тут я начала догадываться, что должна буду греть ее кресло, пока она не увезет картины и не превратит их в звонкую монету.
Катрин позвонила из дома своей подруге, и мы почувствовали, что запахло жареным. Сразу же, в день похищения картин, Эрик разыскал Ширли и угрозами вынудил ее признаться. А Ширли никогда не была героиней подполья, в итоге она проболталась о Народном университете.
– Но ведь это – публичное место, я подумала, что там он не накинется на тебя с кулаками.
– Глупая курица! – возмущалась я. – Она должна была тебя предупредить! Например, записку в секретариате оставить.
– Не все ж такие умные, как ты! – хмыкнула Катрин. Она приняла решение: – Я попытаюсь продать картины или для начала одну из них. Остальные нужно получше спрятать. Как думаешь, Кора не могла бы помочь?
Наглые измышления Катрин повергли меня в шок: идти на поклон к Коре я совсем не собиралась! Мое контрпредложение на первый взгляд казалось странным, но все гениальные планы опираются на удивительные идеи. Где-то в моем чемодане тихо ждала своего часа визитка австрийского коммерсанта из поезда, который предлагал мне работу. Недолгие поиски увенчались успехом, и я позвонила в Инсбрук.
Мой давешний попутчик сперва не мог понять, кто я и чего от него хочу, но когда же наконец мне удалось ему это втолковать, он возрадовался:
– О! Красавице всегда мы рады!
Понял ли он, что вместо себя я пришлю подругу, не знаю… Надеюсь, что да…
Город Инсбрук вызвал рьяный энтузиазм Катрин, она сразу стала собираться. Мы положили австрийский ландшафт, конечно, замаскированный под натюрморт с розами, в чемодан Катрин и подсчитали оставшиеся деньги. Один раз заправиться хватит, на второй вряд ли. В душе я надеялась поехать с ней, потом забрать сына…
– Нет, ты должна остаться, – уверенно заявила Катрин, – и заменять меня сколько понадобится, пока я не вернусь с тугой мошной.
Смотрите-ка, еще одна ловкая девушка хочет повесить на меня свои проблемы и навечно бросить в чужом городе! Хотя… остальные картины будут со мной, и Катрин не потеряет интерес к нашей сделке.
Эта мысль успокоила меня.
– Завтра я поеду на электричке в Грисхайм, возьму твою машину, провожу тебя до Дармштадта. Там одолжим у Феликса денег, и езжай, Бога ради, дальше. А я вернусь.
Катрин согласилась. Чемодан был уложен, паспорт действителен, а таможенного контроля в наши дни можно не бояться. Жаль только, что Бэла останется у отца дольше, чем мне бы того хотелось. Очень жаль.
6
– Надень мой австрийский наряд, – сказала я Катрин на следующее утро, – если понравится, можешь оставить себе. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в Инсбруке задорной тирольской девчонкой!
Иронии она совершенно не уловила. Катрин казалось, что в народном костюме она в безопасности, неузнаваема, как под шапкой-невидимкой.
Дармштадт недалеко от Франкфурта, и мы добрались быстро. В квартире скучал в одиночестве наш безымянный лохматый друг, который бросился к нам с поцелуями, едва мы вошли. Мы по-хозяйски расхаживали по дому и галдели, и тут я опять наткнулась на спящего Энди. Черт, я и забыла о нем, даже не подумала, что он может отдыхать после ночной смены. Наша беготня и лай собаки некстати разбудили его. Энди посмотрел на меня сонными глазами, снова закрыл их и пробормотал:
– Валите туда, откуда пришли!
– Где Феликс? – поинтересовалась я.
– Да мне дела нет, где его носит! – Энди отвернулся к стенке.
В полной растерянности я стояла у его кровати. Вдруг он снова повернулся и резко сел:
– Что я тебе сделал, что ты обращаешься со мной как с последним дерьмом? Исчезаешь без единого слова, не позвонила, ни строчки не написала! Как ты переживала из-за выходок Коры, а сама ничуть не лучше ее! Отвезти тебя на вокзал, одолжить денег – большего я не достоин, мавр может уходить? Сгинь с глаз моих! – Он театральным жестом хлопнул себя по лбу ладонью.
Краска бросилась мне в лицо.
На крик прибежала Катрин и стала вяло мямлить, пытаясь оправдаться:
– Муж меня снова преследует, мы должны были уехать раньше, чем он появился бы тут…
– Кто это мы? – фыркнул Энди. – Ты – может быть, только Майе все это зачем? Нам с тобой, подружка, еще нужно разобраться с квартплатой. Подожди, вот придет Макс, он не пацифист, как я, он тебя линчует!
