Ну вот я и одна. Медленно и чрезвычайно осторожно я вырулила на автобан: Эрик свалился в кювет, не доезжая Дармштадта… Что, если в наказание я попаду колесом в ту же ямку? Но меня стали обгонять даже груженые фуры. Пусть я погибну, но зачем подвергаться перед смертью такому унижению: черепашьим шагом тащиться под пыльной кормой какого-нибудь наемного фургона? Я поддала газу и полетела в Дармштадт.
Ехала я туда не ради собственного удовольствия: мне поручили разогнать тучи в отношениях со скаутами из коммуны и любым способом убедить их наврать полиции, чтобы прикрыть наши задницы.
Пришлось звонить в дверь, ведь ключи я давно вернула. Кто откроет? Если Энди, броситься ему на шею? Но шарканье в прихожей не шло к его шерстяным носочкам. А, Цилли… Я и забыла, что ты существуешь…
Она тоже не пришла в восторг, увидев меня.
– Это ты? – разочарованно протянула Цилли, словно ожидала увидеть за дверью кого-то еще.
– Парни где?
– Никого нет. Знаешь, твои парни – настоящие дети! Лишь тинейджеры могут городить такую чушь: они долго собирались и наконец поехали во Франкфурт, в какую-то сауну. Будто бы здесь нет ни одной! Подождешь их?
Что мне оставалось, как не сидеть и ждать, пить ромашковый чай с Цилли. От такого развлечения на меня навалилась чугунная усталость, и, свернувшись калачиком на софе, я заснула.
Открыв глаза, я опять, как и сегодня утром, встретила ожидающий взгляд: рядом на стуле сидел Феликс и ждал, когда я проснусь. Но ни в его позе, ни в лице не было нетерпеливого напряжения Пу, наоборот – теплая улыбка, нежный взгляд. И мне вдруг показалось, что сейчас раннее-раннее утро.
– Уже вернулся? – потянулась я.
– Больше двух часов у бабушки пылесосить нечего…
В дверь просунулась нечесаная голова Цилли:
– Как сауна? Не угорел?
Феликс улыбнулся и заговорщицки посмотрел на меня:
– Нет. Я вовсе не ездил во Франкфурт. Терпеть не могу парилки!
Я так обрадовалась его словам, что сама себе удивилась.
Все-таки Цилли нас оставила, видя, как неохотно мы отвечаем на ее вопросы, только переглядываемся. Я стала готовить Феликса: может быть, очень даже может быть, что франкфуртской полиции захочется задать несколько вопросов. Чтобы никто не спутал даты, я написала на листочке, когда Катрин, а ниже – Пу, обязательно должны были жить в Дармштадте.
– И ты заставишь меня врать под присягой? – смеялся Феликс.
– Нет, конечно! – Я торжественно прижала ладошку к груди. – Никто не станет вас подводить под присягу.
– Как хоть выглядит эта твоя Пу?
И в самом деле, они ведь никогда ее не видели…
– Постой, у меня есть фотография! – Я достала из сумки те фотографии, что сделала Кора, и протянула ему снимок Пу.
Но Феликс попросил показать ему все. А поскольку в то утро у нас был далеко не самый измученный вид и комната на карточках нисколько не напоминала сельский сарай, в котором мы якобы отсиживались, Феликс надулся и заупрямился.
Мне пришлось пустить в ход все свои чары и аргументы:
– Скорее всего вам вовсе не придется говорить с полицией, я лишь прошу на всякий случай, чтобы вы спасли нас еще раз…
– Ладно, раз ты просишь. Но с Максом и Энди договаривайся сама: я не могу через их головы пообещать, что они будут счастливы обманывать власти ради твоих прекрасных глаз.
Итак, пришлось до поздней ночи ждать возвращения обоих любителей поддать пару. Они смутились, неожиданно увидев меня. Особенно трогательно, но недолго краснел Энди. Они оказались необычайно сговорчивы: конечно, высокая температура размягчает.
– Нет проблем! – прогрохотал Макс, только что каблуками не щелкнув.
А Энди принялся, по обыкновению, ныть:
– Хочешь затянуть нас еще глубже в трясину?
Да. Я бы затянула тебя в пучину порока… Но Энди не проявил ко мне никакого интереса и в свою постель не приглашал.
Встать пораньше и шагнуть подальше, как собиралась, у меня не вышло – было около одиннадцати, когда Феликс разбудил меня.
– Звонит Катрин. – Он принес мне трубку.
– Да? – Я выпроводила Феликса жестом.
– Ты еще не читала? – по привычке тарахтела Катрин. – Утренняя газета!
– Читай! Только помедленнее.
Катрин смолкла, ожидая моего вердикта.
– Ну допустим, бдительные соседи – слишком гордое звание для людей, которые спят, как колоды, когда рядом стреляют… Что же, ваш выход, девушки! Только пусть Пу хорошенько выучит роль. Не забывай – тебе могут повесить «жучок» на телефон. Кроме того, подумай, откуда у вас вдруг взялась сиамская кошка. На тот случай, если очередной «бдительный сосед» заметил, что кошка пропала значительно позже Пу.
– Точно! – спохватилась Катрин. – О кошке я не подумала. Ее зовут Лао-Лао, кстати… Если комиссар решит подшить ее к делу, то пусть она будет моей кошкой, что ли… Скажи ребятам, что и Лао-Лао жила в Дармштадте!
– Еще чего! Не морочь голову, придумай что-нибудь другое! А то мне придется убить не меньше часа, внушая им эту чушь. А я, знаешь ли, хотела ехать!
Катрин снова помолчала, потом я услышала глубокий скорбный вздох – тяжело ей далась собственная щедрость:
– Ты забрала мои картины? Оставь их себе! Пусть они будут моим прощальным подарком!
– В самом деле? Спасибо, что подумала обо мне! Я с радостью взяла бы Матисса, а остальные пришлю тебе. Чао, Катрин! Привет Пу! Непременно еще созвонимся!
Через час я уже летела по шоссе, нажимая на газ, мечтая поскорее оказаться во Флоренции. Но мой путь лежал через Гейдельберг и Шварцвальд.
Родители Коры обрадовались моему внезапному появлению, жалея, что не видят ни своей дочери, ни моего сына.
– Кора тоже очень расстраивалась, что не сможет с вами встретиться! – бубнила я, слезая с чердака с картинами под мышкой. С тем и откланялась.
Около трех я добралась до Фрайбурга и с трудом нашла поворот на узкую проселочную дорогу, что ведет через маленькую деревеньку, как там ее… не важно, к ферме, где загостился мой Бэла. В глаза не упрекнут, но все равно подумают, что я слишком долго не приезжала, бросила сына, звонила редко,
