— Может, деньги? — неуверенно проговорила она.
— Сколько? — подхватил Райнхард.
Ох, не нравится мне, что он лезет! Продешевит, черт побери! Мало мне, что я годами мучилась от его жадности?! Его даже собственная мать скупердяем зовет! Для Райнхарда тысяча марок — целое состояние, а шантажист из него — ни к черту! Молчи уж, лучше я!
— Я забуду о полиции при одном условии. Ты с Райнхардом будешь жить в нашем домике, а я перееду сюда, мне же тоже где-то надо жить! Так что предлагаю — обмен домами!
Зареванная Сильвия едва не расхохоталась:
— С ума сошла? Не собираюсь я в вашу конуру собачью переезжать! У меня совсем другие планы. У меня теперь денег полно, я теперь одна, я свободна и независима. Поеду на север страны, куплю себе там конный завод. Мне никогда не нравилось в Вайнхайме. Хочешь здесь жить — пожалуйста, снимай, плати две тысячи марок в месяц, только где ты их возьмешь?
— Да, снимать твой дворец мне и впрямь не по карману, — согласилась я, — но ты меня не поняла. Я хочу не снимать твой дом, я хочу им обладать, владеть, понимаешь? Я хочу, чтобы ты мне его подарила.
Они уставились на меня в изумлении.
— Я не могу, не имею права, — медленно произнесла Сильвия, как будто специально растягивая слова, будто объясняла что-то умственно отсталому человеку, — это не только мой дом, это наследство моих детей. Не могу я его просто так вот взять и отдать!
— Когда ты сядешь в тюрьму, много им проку будет от этого наследства, — сухо отвечала я, — не хочешь, как хочешь, я звоню в полицию! — Я поиграла ножичком в ладони, и он снова заблестел.
Супостаты глядели на меня во все глаза и не верили. А я была в ударе, и мне пришел в голову новый блестящий ход:
— Кстати, у моего адвоката лежит протокол убийства Удо. Если со мной что случится, документ распечатают, — соврала я.
Ни слова правды, ну да ничего, надо будет, устроим и это!
Когда мы наконец вернулись домой, Йост тут же воспользовался ситуацией. Он почуял, что у нас перед детьми совесть нечиста.
— Ну, если мне нельзя серьгу, так хоть тамагочи купите! — потребовал он. Отец так свирепо на него взглянул, что сын тут же исчез в своей комнате.
В голове моей все было кувырком, одно я знала точно: мои дети хотят есть. Я быстренько достала из морозилки две камбалы. Знаю, знаю: Райнхард ненавидит рыбьи кости и рыбных блюд избегает. Ну и черт с ним! Когда еда уже стояла на столе, муж скривил физиономию, как только что при виде нашего сына. Через некоторое время я заметила, что он пакует чемоданчик. Ему надо на работу, проскулил он, в офисе он останется ночевать, там он сможет остаться один и обо всем поразмыслить.
— Какой-то папа сердитый и колючий, как еж морской, — обиделся на него Йост.
Как только захлопнулась дверь, меня обуял страх: а вдруг Райнхард сейчас поедет к Сильвии и начнет с ней торговаться. Может быть, он и впрямь ни об одной из нас и слышать больше не желает, но кушать-то хочется, денежки-то манят! Жадность свое дело сделает!
После этого мы несколько дней не виделись. Дети скучали по отцу и все спрашивали о нем. «Сходите к нему в офис, — отвечала я, — только сначала позвоните, а то еще не застанете его там». Но им было лень двигаться.
На другой же день после разборки я пришла к нотариусу и оставила у него письменное свидетельство об истинной причине смерти Удо. Я в любой момент ждала от Сильвии удара в спину. Чтобы на руках у меня был документ об экспертизе сока, я попросила Герда Трибхабера составить отчет.
— Сделаю, Розочка, все сделаю, — согласился он, — но ты за то пойдешь со мной ужинать!
— Заметано! — отвечала я.
В сопровождении изумленного юриста я снова нанесла визит Сильвии. В завещании Удо она названа единственной наследницей всего имения, а потому ничто не мешает нам скоренько переписать домик на меня, а бывшей хозяйке объявить день, когда она обязана покинуть свое бывшее жилище. К тому времени она была уже никакая, так что сразу согласилась на все. И, удивительное дело, обе мы вдруг забегали, засуетились, заспешили. Пару недель встречались чуть ли не каждый день. Сильвия озадачила своего маклера, чтобы тот поскорее нашел ей на севере какую-нибудь крестьянскую усадьбу. И вскоре, радостная и возбужденная, разложила передо мной план и фотографии своих будущих владений.
— Ты лучше с Райнхардом посоветуйся, — предложила я, — он-то лучше разбирается.
Сильвии предложили сразу несколько поместий с конюшнями, и она желала осмотреть все.
— Я смогу разводить там лошадей! Не хочешь со мной поездить, посмотреть? — спрашивала она по старой привычке. — У тебя глаз острый!
— Дочерей своих возьми, — отвечала я, — это им с тобой переезжать, а не мне!
Но Коринна и Нора забастовали и ехать отказались. Переезжать, менять школу, терять друзей! Они перестали разговаривать с матерью.
Позже я узнала, что Сильвия и вправду искала Райнхарда в бюро, чтобы посоветоваться. Он ей в помощи отказал. Предполагаю, что ее в итоге несколько надули, когда она покупала землю. Ей, кажется, сплавили разоренное крестьянское хозяйство в Шлезвиг-Гольштейне, и она так спешно уехала, что не успела даже отстроить толком свой новый дом. Следующие десять лет ей придется провести на стройке, среди кирпичей и гор мусора.
Сейчас уже и не представляю себе даже, как это я успела в те безумные дни нарисовать натюрморт для подруги Эллен. В саду нашем давно уже отцвели все незабудки, пришлось для подспорья использовать учебник ботаники. Но, вы же понимаете, когда в доме нет мужчины, у женщины появляется масса свободного времени. Нет больше совместных вечерних бдений перед телевизором, нет вечной болтовни, прогулок и тихих домашних воскресных обедов, ничто и никто не отвлекает. Я с удовольствием и с любовью пекусь о своих чадах, звоню подружкам почаще и стараюсь не запускать мое «осиротевшее» хозяйство. Но каждую освободившуюся минуту я рисую, рисую, рисую… Я даже как-то расстроилась, когда моя работа была закончена. Но, с другой стороны, она вдохновила меня на новые эксперименты. Я научилась изображать перспективу, освоила пропорции, композицию, научилась улавливать оттенки, игру света и тени.
Однажды я дала в газету объявление: «НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОДАРОК! РИСУЮ ЛЮБИМЫЕ ПРЕДМЕТЫ. ВЫПОЛНЯЮ ПЕРСОНАЛЬНЫЙ НАТЮРМОРТ. ТЕЛЕФОН: 04-04-31». Такие же объявления, написанные от руки, я разложила в нашем книжном магазине и супермаркете.
Кое-кто позвонил, спросил цену и сроки работы. Прежний заказчик Райнхарда Гельмут Рост хотел, чтобы я нарисовала его коллекцию часов, но потом не перезвонил. В конце концов ко мне наведалась супруга одного банкира и попросила показать мои картины. Ей хотелось подарить мужу натюрморт к десятилетию свадьбы. Такой, где «ожили бы», как она выразилась, предметы, напоминающие о счастливейших днях совместной жизни.
Она стала перечислять: ноты одной арии из оперы Моцарта — она познакомилась со своим благоверным на концерте, — меню из ресторана, фотография и высушенный лист гингко. Тут я ее перебила: почему бы просто не сложить все эти бумаги в определенную композицию и под стекло, как гербарий! Сухой лист, например, просто создан для этого! Хм, отличная идея, согласилась она, удивленно глядя на меня, и откланялась.
Люси подбила Готтфрида тоже сделать мне заказ. Хор, в котором он пел, праздновал юбилей — двадцать лет. Участники хора решили преподнести хормейстеру оригинальный подарок. Никто, однако, не подумал, что это могут быть нарисованные любимые предметы, которые я разложу на своем кухонном столе и перенесу на бумагу, скорее всем хотелось сделать портрет солистов, героев прошлых концертов. Например, библейский царь Соломон Генделя обнимает Fairy Queen из Перселла. Моих скромных талантов на такое не хватило. Нет, господа, я пас!
