руки давала указания горничной. Бригитта подливала коммерции советнику пива, передавала кому-нибудь на фарфоровой тарелочке крохотную солонку или, держа тяжелое блюдо на левой руке, правой накладывала картофельный салат. Фрау Хольт сидела не менее прямо и чопорно, чем сестра, и только коммерции советник держался более или менее непринужденно.
Он рассказывал о дяде Карле, своем сводном брате, бременском судовладельце, судостроителе и банкире, старшем сыне и наследнике давно умершего судовладельца Реннбаха, детьми которого от второго брака были Марианна, Франциск и Доротея Реннбах. Хольт задал несколько вопросов и узнал, что дядя Карл, о котором все здесь говорили с величайшим почтением, давно выплатил своим сводным сестрам и брату их часть наследства. Коммерции советник вложил свою и Марианнину долю в гамбургскую табачную промышленность, тогда как матери Хольта посчастливилось очень выгодно поместить свой капитал в тяжелую индустрию, в предприятия, участником которых был и бременский дядюшка — генеральный директор и главный акционер крупной пароходной компании и отцовской верфи, давно преобразованной в акционерное общество,
— Н-да, — протянул Франциск Реннбах, — декартелизация, о которой толкуют союзники, все это очень мило; но чтобы строить корабли, нужна сталь, и, если хочешь быть независимым, всего лучше сталь производить самим, и, значит, волей-неволей придется опять договариваться об угле.
— Интересно, — вежливо вставил Хольт.
Тут коммерции советник, озабоченно наморщив лоб, упомянул о том, что Контрольный совет конфисковал имущество концерна «ИГ Фарбениндустри».
— Все еще далеко не ясно, — добавил он, — надо выждать и поглядеть, во что это обернется. — По его словам, наметился просвет: по-видимому, в лагере западных держав растет противодействие примитивной политике реванша и экономического ослабления страны, во всяком случае, на это указывает недавняя отставка видного американского офицера военной администрации, занимавшего пост председателя комиссии по декартелизации.
— Однако не будем говорить за столом о политике, — сказал в заключение коммерции советник. — Ведь единственное, что нам нужно, это мирно заниматься своими делами. — И ужо другим тоном, легко и непринужденно, он очень живо и подробно рассказал, как сегодня утром при огромном стечении народа из Кельфлета поднимали затонувшую подводную лодку.
— Твой дядя Карл, — заметила тетя Марианна, важно кивнув Хольту, — строил в Бремене также и подводные лодки.
— Да, корпуса подводных лодок и торпедные катера, — дополнила фрау Хольт и со значительным видом взглянула на сына, словно желая пробудить в нем интерес к верфям бременского дядюшки.
Но Хольт молчал. Он не мог отделаться от ощущения, что все эти люди, не исключая родной матери, ему далеки и чужды. Обе женщины представлялись ему какими-то призраками: тетя Марианна с длинной, трижды обернутой вокруг шеи серебряной цепочкой и застывшим деревянным лицом, мать, безупречно красивая, с заученными жестами, от которых веяло ледяным холодом. А дядя Франц, чересчур элегантный в костюме из добротной английской шерсти, сидел между двумя дамами, благодушно и весело болтая, будто за стенами этого дома не было развалин, очередей за хлебом и откопанных подвалов, где останки людей рассыпаются в прах… Хольт не мог попросить кусочка хлеба без того, чтобы тетя Марианна, а за ней и Бригитта вместе с подносами, вазами и приборами не пришли в движение. Не мог прочистить горло без того, чтобы похожие на маски лица не обратились к нему: «Прости, Вернер… ты что-то хотел сказать?» И он заранее ужасался при мысли, что ему придется трижды на дню, так вот, молча, коченея, сидеть с ними за одним столом.
Он неожиданно спросил:
— У меня будет своя комната?
— Мне давно следовало тебе ее показать, — спохватилась фрау Хольт. — Конечно, у тебя своя комната. Надеюсь, тебе понравится на новом месте.
— Можно мне завтракать у себя?
— Разумеется, если ты этого хочешь, — ответила тетя Марианна, обнажая оба ряда ослепительно белых зубов.
У Хольта отлегло от сердца; значит, ему придется участвовать в этой комедии только два раза в день, а может быть, со временем удастся отвертеться и от ужина.
Наконец тетя Марианна поднялась, все встали из-за стола, ужин кончился. Бригитту послали в подвал, и в гостиную была подана бутылка «рауенталера», светлого рейнского вина, которое коммерции советник настоятельно рекомендовал на этот вечер. Сам он закурил сигару, а Хольту пододвинул пачку сигарет того же сорта, «реемтсма Р6». Хольт рассеянно курил. И вот начался обещанный семейный совет. Обе женщины смотрели на Франциска Реннбаха как на главу семьи.
— Как у тебя со школой? — осведомился дядя и, когда Хольт объяснил, оживленно закивал. — Я предлагаю, чтобы ты… ну, скажем, к пасхе… поступил в школу и потом сдал экзамены на аттестат зрелости.
Хольт ответил неопределенным жестом, который мог быть истолкован по-всякому.
— Сначала тебе надо привыкнуть, — сказал коммерции советник, — вернуться, так сказать, в лоно мирной жизни, а дальнейшее со временем обсудим.
Он много размышлял о будущем Вернера, продолжал дядюшка, и, несомненно, самое разумное, если Хольт будет изучать юриспруденцию.
Юриспруденцию? Тогда уж лучше математику! Хольту вспомнился Блом. Но здесь он был не у Блома, здесь он был у своей матери, мать — его законная опекунша и может даже его принудить. Принудить? Хольт крепко сжал рот, уголки губ опустились. Никому он этого не позволит! Хольт предоставил коммерции советнику разглагольствовать сколько душе угодно, растолковывать, почему он остановился именно на юриспруденции, и даже пуститься в дальний экскурс:
— Не следует упускать из виду нынешнее положение Германии…
Когда же коммерции советник обращался к Хольту с каким-нибудь вопросом, тот отвечал плавным движением руки, которое в первые же минуты подметил и перенял у матери.
— Будущее Германии, — коммерции советник задумчиво пустил струю дыма, — целиком и полностью зависит от интереса, который проявят союзники к немецкой экономике. Надо надеяться, что американцы извлекли урок из ошибок той экономической политики, которой они придерживались после первой мировой войны. — И он принялся рассуждать об экономическом развитии; многое еще совершенно не ясно, делать сейчас какие-либо прогнозы чрезвычайно трудно. — Н-да, — произнес он, — все зависит от того, в каком объеме ключевым отраслям промышленности будет дозволено ввозить капитал; интерес к немецким ценным бумагам достаточно велик. Поглядим, решатся ли американцы предоставить нам государственные кредиты. Все еще далеко не ясно. — Коммерции советник покачал головой. И, проведя рукой по щетке седых волос, сказал Хольту: — В благоприятном случае у тебя, как юриста, будут блестящие возможности в промышленности. А нет, так тебе всегда остается карьера государственного служащего.
Хольт учтиво кивнул. Он устал. Охотнее всего он бы откланялся и пошел спать. Он сидел в кресле, вытянув ноги. Пусть болтают, думал он, пусть прочат меня куда угодно, лишь бы мне не являться к столу на эти дурацкие церемонии.
Засим слово взяла фрау Хольт.
— Главное для тебя сейчас — встречаться с людьми, — сказала она. — Из-за войны ты потерял всех знакомых, тебе очень важно войти в общество.
— На военной службе ведь тебя окружал всякий сброд! — вставила тетя Марианна.
Фрау Хольт кивнула.
— Вернеру необходимо встречаться с молодыми людьми своего круга; на мой взгляд, это очень важно; положение в свете значит много. Может быть, — и она повернулась к брату, — ты представишь Вернера кое-кому из знакомых. Я подумала, например, о Хеннингах, у них сын ненамного старше Вернера.
— И Тредеборнам, — проговорила тетя Марианна без тени выражения на деревянном лице. — У Тредеборнов прелестные дочери. Особенно младшая, просто солнышко.
Коммерции советник обещал это устроить и в ближайшие же дни заехать за Хольтом.
— Я уверен, — сказал он, — что у Вернера отбоя не будет от приглашений, молодежь опять охотно
