продолжалось — насколько это касалось Европы — так как Селим, к счастью, посвятил большую часть своей немалой энергии задаче объединения своих мусульманских владений на Востоке. Через восемь лет Селиму наследовал его первенец Сулейман — который вскоре стал известен как Великолепный — и ситуация сразу же изменилась. Сулейман не терял времени. В 1521 году он успешно осадил крупную венгерскую пограничную крепость Белград и в следующем году направил многочисленные войска на Родос, где более двух столетий рыцари ордена Святого Иоанна сохраняли государственную независимость и где постоянно воевали с турецким флотом. Однажды, сорок лет назад, рыцари уже пережили турецкое нападение и после героического сопротивления в конце концов изгнали захватчиков обратно на материк; но на этот раз их старые враги были слишком сильны. 21 декабря 1522 года после затяжной осады и только ради гражданского населения рыцари капитулировали в обмен на обещание, что им будет позволено безопасно уйти с острова — обещание, о котором позднее Сулейман имел основания пожалеть, так как это дало рыцарям возможность в течение десяти лет создать новое государство на Мальте, — и к концу года родоссцы покинули остров.
С политической и стратегической точки зрения падение Родоса имело не слишком большое значение для Европы в целом. Рыцари никогда не являлись главной силой Средиземноморья. Действуя со столь малой базы, они никогда не были в состоянии снарядить флот, по масштабу сопоставимый с мощными флотами Венеции, Генуи или Османской империи. Большую часть своих сил и средств рыцари так или иначе отдавали медицине — в течение более чем столетия госпиталь на Родосе считался лучшим в христианском мире, — а их военные операции по большей части ограничивались набегами на турецкие порты и нападениями на турецкие суда: скорее легкое раздражение, чем серьезная угроза. Если бы у рыцарей не было неприступного острова, они не продержались бы столь долгое время. Тем не менее рыцари-иоанниты были благочестивы, решительны и потрясающе отважны; они были собраны из всех уголков Европы; и вести об их падении были повсюду восприняты со смятением, совершенно не соответствующим их политическому значению. Возможно, лишь среди венецианцев отклик был не только эмоциональный. Для них поражение рыцарей было знаком. Родос пал, а насколько дольше удастся республике удержать свои оставшиеся колонии на Южных Спорадах? Или на Крите, или на Кипре? Как долго амбиции Сулеймана будут ограничиваться Эгейском морем? Венецианцы знали, что скоро он обратит свой взор на Адриатику.
Но Венеция не могла сражаться с турками в одиночку, и Карл V тоже не мог сражаться с ними, пока не был разрешен его спор с королем Франции. Этому конфликту суждено было продолжаться до 1529 года, хотя в дальнейшем Венеции и другим итальянским государствам отводилась в этом вопросе только относительно второстепенная роль. К тому времени ситуация в Европе стала полярной: осталось место только для двух главных действующих лиц в центре политической арены. Венецианские войска не участвовали в великой битве при Павии в феврале 1525 года, когда Франциск I был взят в плен и отправлен в Испанию: и когда после его освобождения в следующем году папа Климент создал профранцузскую Священную лигу Коньяка в попытке сдержать растущее испано-германское могущество, Венеция поставила под ней свою подпись, и ничего больше. В мае 1527 года, когда мстительный Карл послал двадцатитысячную армию, состоявшую главным образом из немцев и испанцев, против самого Рима и город подвергся трехдневной резне, грабежу и крупномасштабному разорению памятников культуры, причем такой жестокости не видывали со времен нашествий варваров, Венеция даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь папе, своему союзнику. Действительно, настолько очевидно было ее безразличие, что она едва ли могла выразить недовольство, когда Франциск вследствие измены генуэзцев, которыми командовал знаменитый адмирал Андреа Дориа и которые перешли на сторону империи, согласился на сепаратный мир. Соглашение было заключено в Камбри в августе 1529 года, и, поскольку о нем договаривались французская королева-мать и Маргарита Австрийская, тетка императора, оно именуется в истории Paix de Dames (Дамский мир). По условиям этого соглашения король Франции официально отказывался от всех своих притязаний в Италии, а также от суверенных прав на Артуа и Фландрию. В обмен он получал обещание от Карла не добиваться силой Бургундии. Союзники Франции по Священной лиге Коньяка совершенно не принимались в расчет и, таким образом, впоследствии были вынуждены принять условия, которые в конце того года Карл им навязал — в частности, Венеция по этим условиям должна была отказаться от всех своих оставшихся владений в Апулии в пользу испанского королевства Неаполь.
Это было горькое и постыдное соглашение для тех, кто считал, что король Франции предал их. Но зато оно восстановило мир в Италии и положило конец долгому и трудному периоду ее истории — периоду, который фактически начался с вторжения Карла VIII в 1494 году и не принес итальянцам ничего, кроме разорения и разрушения. Еще дважды, ненадолго, в 1536–1537 и 1542–1544 годах, два великих соперника вступали в конфликт; но к тому времени борьба была уже не столь яростной, и уже не могло быть сомнений, что император вышел победителем.
Но не только он один. Сулейман Великолепный в полной мере извлек пользу из разногласий в стане его врагов, чтобы продолжить безжалостный натиск на Европу. В 1526 году, пока папа Климент угрожал Карлу V Священной лигой Коньяка, а Франциск I договаривался об условиях своего освобождения из испанского плена, огромная турецкая армия надвигалась на Венгрию; и 29 августа того года близ Мохача она нанесла венграм самое тяжелое поражение в их истории. Двадцатитрехлетний король Лайош II пал на поле боя, и писатель-современник описывал, как день и ночь спустя воды Дуная вышли из берегов из-за многочисленных людских и лошадиных тел. Дальнейшее сопротивление было невозможно; не прошло нескольких дней, как знамя с турецким полумесяцем развевалось над Будой. Эрцгерцог Фердинанд, брат Карла и императорский наместник в Австрии, действовал быстро: венгерская знать избрала его королем, и он сумел сохранить примерно треть бывших венгерских владений. Остальные достались Сулейману.
Теперь Вена была в серьезной опасности: и три года спустя, в мае 1529 года, Сулейман возобновил наступление во главе еще большей армии. Тем временем Фердинанд готовил город к самой страшной осаде за всю его историю. Стены были укреплены, ветераны вновь созваны под знамена, чтобы усилить гарнизон; постоянные потоки повозок и телег, груженных зерном, оружием и боеприпасами, стекались в Вену из всех уголков Австрии и Германии. И тем не менее, пока турки продвигались в глубь Европы, немногие христиане верили, что эти меры хоть как-то помогут сдержать османский натиск.
Но Вена устояла благодаря погоде. Лето 1529 года в Центральной Европе оказалось наихудшим на памяти живущих. Из-за непрекращающихся дождей реки вышли из берегов и затопили дороги и мосты, уничтожили урожай, на который турки рассчитывали во время долгого похода. В результате путь из Константинополя занял на шесть недель больше, чем предполагалось, и только 27 сентября султан наконец разбил лагерь под стенами города. В лучшем случае ему оставался всего лишь месяц подходящего для войны времени — месяц, чтобы заставить сдаться один из самых укрепленных городов Европы. На деле оказалось, что у него было даже еще меньше времени. Вместо мягкого бабьего лета погода все более ухудшалась; на вторую неделю октября дожди сменились снежными бурями; и 14 октября Сулейман отдал приказ отступить на зимние квартиры в Белград. Следующей весной он решил, вопреки всем ожиданиям, не возобновлять наступления и вместо этого вернулся на Босфор.
В то время как султан двигался на Вену, Карл V был на пути в Италию, чтобы заключить необходимые формальные мирные договоры, вытекающие из условий Дамского мира, и короноваться императорским венцом. Коронация не была обязательной церемонией; несколько предшественников, включая его деда Максимилиана, вполне обошлись без нее, да и сам Карл вот уже десять лет занимал трон без этого окончательного подтверждения своей власти. Тем не менее оставалось фактом, что до тех пор, пока папа не возложит корону на его голову, формально Карл не мог называть себя императором. Для человека, одержимого идеей, что он выполняет божественную миссию, и титул, и церковное таинство были одинаково важны.
По обычаю императоры короновались в Риме; однако после высадки в Генуе в середине августа Карл получил известия о турецком нашествии и сразу же решил, что в такое время путешествовать настолько далеко в глубь полуострова было бы неразумно. Дело было не только в продолжительности поездки, но и в том, что, уехав слишком далеко, он мог бы оказаться опасно отрезанным в случае турецкого наступления. К папе Клименту поспешили гонцы, и было решено, что в подобных обстоятельствах церемония должна быть проведена в значительно более доступной Болонье, которая все еще оставалась под сильным папским
