Он писал своему другу:
Никогда в жизни мне не увидеть больше такой сцены ужаса, страшной и кровавой… Днем толпа ворвалась во дворец, вооруженная до зубов, таща тяжелую пушку с криками: «Где король, давайте короля!» Они не могли его найти… Среди гусар и дворцовой стражи многих убили. Смерть постигла от тысячи до трех тысяч человек. Я так растерян, я в таком ужасе, что просто не могу описать картину, стоящую перед моими глазами, способную любого лишить присутствия духа. Из окна дома, дребезжащего от выстрелов, я вижу кровь, текущую реками. Представьте себе мое положение!
Несколько раненых гусар занесли в дом, но за ними последовала еще большая толпа. Я закрыл двери, но вскоре подошел вооруженный отряд с криками: «Посол, ты прячешь у себя дома короля, давай его сюда!» Я тогда проявил необычайную смелость. Сперва я отправил своих перепуганных детей вместе со священником наверх, затем я сам открыл дверь, предстал перед дьявольской толпой и заверил, что в доме не прячется никто, кроме нескольких раненых. Я крикнул им: «Идите, друзья! Идите и смотрите сами!» В этот момент сам Господь защитил меня. Они мне поверили. Никто не зашел, они двинулись назад, все еще крича: «Нам нужен король!»… Теперь мы получили отсрочку, но надолго ли? Опасаются событий, еще более ужасных и трагических, опасность повсюду… Только подумайте, в каком положении нахожусь я и мое дрожащее семейство…
Потрясение и вправду оказалось слишком сильным для него. Оставив посольство на своего секретаря, он с семьей бежал в Лондон, где и остался еще на три года.
В сентябре 1792 года король Сардинии снова попытался заручиться помощью Венеции. На этот раз он предложил ей вместе с королем Неаполя заключить нейтральный оборонительный союз, к которому, как он надеялся, вскоре присоединятся все государства Италии. Но Венеция снова наотрез отказалась — коллегия приняла такое решение, не подумав даже обсудить этот вопрос в сенате. Они напомнили, что Венеция официально объявила о своем нейтралитете, как она может вступать в какие-либо союзы, сохраняя нейтралитет? В качестве аргумента это звучало слабо, но правителям хватило. Даже через четыре месяца, когда король Людовик XVI сложил голову на гильотине, их не удалось растормошить. В Венеции, как и в любой столице Европы, не исключая и Парижа, людей эта новость потрясла и ужаснула, но требование разорвать дипломатические отношения с Францией — очень мягкая реакция в подобных обстоятельствах — было отклонено сенатом, и Альвизо Пизани сохранил ранг и титул, продолжая получать свое жалованье в безопасном Лондоне. В это время французскому представителю в Венеции позволили повесить на своем доме республиканский флаг. В феврале 1793 года монархи предприняли последнюю попытку. Великобритания, Австрия, Пруссия, Голландия, Испания и Сардиния образовали коалицию с целью защитить Европу от безбожников и цареубийц. Исполнит ли Венеция свой священный долг? Венеция не исполнила.
Нейтралитет может являться очень достойной политикой. Но если Франческо Пезаро не мог произвести на соседей впечатления, то нейтралитет нужно было подкрепить силой. Война между Францией и Австрией неизбежно затрагивала итальянские территории, Ломбардия и Венето того и гляди сделаются полем битвы. Куда в это время денется Венеция, которая, хоть и склоняется к миру, но должна быть готова к войне? А если она не будет готова, кто поручится, что ее территориальная целостность не будет нарушена? В нынешних условиях под угрозой оказывались и ее независимость, и само ее существование.
Так, день за днем, пытался доказывать свою позицию Пезаро, но спорил он зря. Контраргументы опять были слабыми, нигде больше они не прошли бы. Вооруженный нейтралитет такого рода, какой он предлагал, требовал значительной реорганизации, даже, скорее, реконструкции армии и флота. Как могла республика осуществить такие меры без чудовищных поборов с населения? Армия революции уже отбросила вторгшихся пруссаков при Вальми и нанесла крупное поражение австрийцам при Жемаппе.
Неужели Пезаро думал, что Венеция может устоять перед такой могучей военной силой? Или венецианская армия на западной границе должна была отпугнуть французов?
Эти споры могли продолжаться до бесконечности, но они не имели никакого отношения к истинной причине бездействия Венеции. А дело было в том, что Венеция была полностью деморализована. Настолько, что при мысли о том, что нужно отправить куда-то войска, сразу же пропадали всякие силы. Мир, удовольствия, любовь к роскоши, «блаженное безделье» подточили ее силы. Она была старой, усталой и избалованной. Даже ее хваленая конституция, предмет зависти всех соседей, казалось, дала трещину. Голоса покупались и продавались, действующая олигархия постоянно таяла, сенат деградировал почти до уровня секретариата, ставящего печать. В последнее десятилетие существования государства почти каждое политическое решение, похоже, только приближало его конец. Может быть, Венеция желала смерти? Если так, она была ей дарована быстрее, чем можно было ожидать.
Почти два года после казни короля Людовика отношения между Францией и Венецией оставались корректными, подчас даже теплыми. Никакие благочестивые заявления о нейтральности не могли скрыть того факта, что венецианская олигархия является в душе проавстрийской и монархически настроенной, а новый французский посол Лаллеман прекрасно знал, что за каждым шагом в Венеции ведется наблюдение, о любом движении сообщается обвинителям. С другой стороны, у него не было причин считать, что за его коллегами-дипломатами в городе следят меньше, и если даже он не мог надеяться снискать дружбу, он хотя бы получил свою долю уважительной ненависти. В конце концов у Франции теперь не было в Европе друзей. Приходилось дорожить отношениями с удачно расположенным стратегически, нейтральным государством.
Однако в конце ноября 1795 года французская армия одержала первую победу над австрийцами на территории Италии — при Лоано, маленьком приморском городке, на полпути между Сан-Ремо и Генуей. Почти сразу же французские отношения с Венецией испортились, и первым признаком ухудшения стало категорическое требование изгнать со своей территории графа Лилльского, брата убитого короля. Он поселился в Вероне в прошлом году и после смерти юного дофина в июле издал прокламацию, в которой под именем Людовика XVIII официально заявил о правах на французский трон. Так за четыре месяца он превратил Верону в центр активности французских эмигрантов.
Теперь Венеция, как нейтральное государство, могла предоставлять убежище всем, кому пожелает, а Французская республика так и не представила доказательств того, что Людовик, находясь на венецианской территории, действительно замышляет переворот. В то же время император, хотя и отказался принять претендента на своей земле, оказывал на Венецию сильное давление, чтобы Людовику позволили остаться в Вероне. Наконец требования Франции стали такими угрожающими, что синьория не могла больше им сопротивляться, и 31 марта 1796 года Людовика вежливо попросили уехать. Вскоре он это сделал, потребовав с вполне объяснимым гневом, чтобы дом Бурбонов вычеркнули из «Золотой книги». Это уже не имело большого значения, зато хорошо проиллюстрировало аргументы Пезаро. Бели бы Венеция была сильна, она могла бы противостоять французской угрозе или, наоборот, выгнать Людовика и его последователей, бросив вызов Австрии. В любом случае она заслужила бы дружеское отношение одной из сторон. Будучи слабой, она только колебалась и медлила, в результате настроила против себя обе стороны.
Теперь возник еще более серьезный спор. Французы пожаловались (и вполне справедливо), что Венеция позволила австрийской армии на пути из Тироля к Мантуе пройти через свою территорию. Венецианцы жалобно ответили, что империи позволили только пользоваться дорогой через Гоито в соответствии со старинным соглашением, отменить которое нельзя. В это можно поверить, поскольку австрийцы ходили по этой дороге взад и вперед с момента присоединения герцогства Мантуи в 1708 году. Но несмотря на многократные требования Франции, Венеция так и не смогла предоставить копию этого договора. А поскольку французы были в этом заинтересованы, нейтралитет Венеции оказался шит белыми нитками, чем и воспользовался Наполеон Бонапарт.
Бонапарту в тот момент уже исполнилось двадцать шесть лет. В двадцать четыре года он успел отличиться во время осады Тулона. После этого его командир, генерал Дюгомье, отправил в Париж, военному министру, рекомендацию: «Recompensez, avancez ce jeune homme; car, si l'on etait ingrat envers lui, il s'avancerait de luimeme» («Отметьте этого молодого человека, повысьте его, ибо, если его не вознаградить, он повысит себя сам»). Так и произошло. В следующем году, избавив Конвент от роялистского
