три копья с флагами, как подтверждение его прав на три главных владения – Сицилийское королевство, герцогство Апулия и княжество Капуи. Инвеститура была скреплена поцелуем мира; затем, преподнеся подобающие дары в виде золота, серебра и драгоценных шелков папе и всей его свите, Вильгельм не спеша направился через Неаполь[79] в Салерно. В июле он отплыл на Сицилию, где главные зачинщики бунта, попавшие в его руки, ожидали теперь приговора. Один из пленников, граф Жоффрей из Монтескальозо, который играл ведущую роль и в сицилийском, и в апулийском восстаниях, был ослеплен; многие оказались в тюрьме – в том числе два юных племянника короля – Вильгельм и Танкред, сыновья герцога Рожера Апулийского; а других, если верить Фальканду, король повелел бросить в яму со змеями, в то время как их жен и дочерей отправили в гаремы или вынудили заниматься проституцией. Вильгельм также щедро вознаградил тех, кто верно ему служил, – в частности, брата Майо Стефана и его свойственника Симона, королевского сенешаля: оба были назначены главнокомандующими в Апулию. После того как два его ближайших родственника заняли столь важные посты, эмир эмиров стал еще более могущественным, а Вильгельм самым недвусмысленным образом дал всем понять, что он полностью доверяет своему главному советнику и не желает прислушаться к мнениям тех, кто посмел противопоставить себя ему.
Позже ему пришлось пожалеть о своем высокомерии. В тот момент, однако, он наслаждался собственным триумфом и унижением своих врагов. С полным правом он повелел написать вокруг королевской монограммы на беневентском договоре слова, которые его дед, великий граф, выгравировал на своем мече в 1063 г. после битвы при Черами:
Правая рука Господа дала мне мужество;
Правая рука Господа меня возвысила.
Глава 11
ПЕРЕГРУППИРОВКА
Ибо я призываю в свидетели господина Адриана, дабы подтвердить, что нет на свете человека более несчастного, находящегося в обстоятельствах более жалких, нежели римский понтифик… Он утверждает, что папский престол увит терниями, что его мантия усеяна шипами, столь острыми, что они заставляют сутулиться и самые широкие плечи… и что, если бы он не боялся пойти против воли Божьей, он бы никогда не покинул родную Англию.
Весть об апулийском крахе привела Константинополь в ужас. Несчастный Дука, томившийся в палермской тюрьме и не имевший возможности оправдаться, стал удобным козлом отпущения; но хотя большую часть вины возложили на него, в конечном счете ответственность за случившееся нес император, и Мануил был полон решимости восстановить свой престиж. Эта потребность стала еще более настоятельной следующим летом, когда сицилийский флот из ста шестидесяти четырех кораблей под командой брата Майо Стефана, назначенного теперь адмиралом, примерно с десятью тысячами воинов на борту атаковал процветающий остров Эвбею, разгромив и разграбив все прибрежные города и деревни. Оттуда корабли направились к заливу Волос, где подобным же образом обошлись с Альмирой; а затем, если верить Никите Хониату, поспешили в Геллеспонт, пересекли Мраморное море и подошли к Константинополю, выпустив тучи стрел с серебряными наконечниками в сторону императорского дворца Блакерно[80].
Соответственно, летом 1157 г. Мануил Комнин отправил в Италию нового эмиссара – Алексея, талантливого молодого человека, сына великого доместика Аксуча. Официально он получил те же повеления, что и Михаил Палеолог, – завязать дружбу с мятежными баронами, которые еще оставались на свободе, набрать наемников для новой военной кампании на побережье и сеять недовольство и смуту повсюду, где только возможно. Однако император доверил ему и другую миссию – связаться втайне с Майо и обсудить условия мира. Пока мир не заключен, военные операции следует продолжать; чем больший размах примет бунт, тем более выгодные условия мира можно будет навязать Вильгельму. Но за прошедший год Мануилу Комнину стало яснее, что пришло время для радикального изменения внешней политики. Он понял, что не сумеет отвоевать Апулию силой оружия. Его шанс состоял в том, чтобы завязать дружбу с папой и попытаться натравить его на Барбароссу; но после договора в Беневенто подобная линия поведения неизбежно предполагала заключение мира с королем Сицилии.
Алексей выполнил обе задачи одинаково успешно. Через несколько месяцев после его прибытия Робер из Лорителло опять опустошал сицилийские территории на севере, а Андрей из Рупеканина прошел через капуанские земли и всерьез покушался на Монте-Кассино, разбив в январе 1158 г. у его стен сторонников короля в открытом бою. Одновременно, хотя Алексей, активно помогавший мятежникам, не мог вести мирные переговоры лично, ему удалось при посредничестве двух знатных греков, все еще томившихся в плену в Палермо, – Иоанна Дуки и Алексея Бриенна – заключить в начале весны секретное соглашение с сицилийцами. Алексей, оставив своих апулийских сторонников в наивном убеждении, что он отправляется за подкреплениями и припасами, вернулся в Константинополь; Вильгельм, хотя он, естественно, с подозрением относился к заигрываниям византийцев, отправил к Мануилу дипломатическую миссию[81] и вернул всех греческих пленников – кроме незаменимых дам из Тираза; и графам Лорителло и Рупеканину, неожиданно лишившимся всякой поддержки, ничего другого не оставалось, кроме как покинуть вновь завоеванные земли и отправиться на поиски нового покровителя.
Они нашли его в лице Фридриха Барбароссы.
Отношения Фридриха с Восточной империей существенно ухудшились за последние три года. Он и раньше не доверял грекам; а известия об апулийской кампании, которую он расценил как типичную попытку своровать то, что плохо лежит, и захватить территории, которые по праву принадлежат ему, встревожили и разгневали его. В довершение всего они встали лагерем в Анконе, городе, который подчинялся непосредственно императору; и даже имели дерзость, если верить донесениям, фабриковать поддельные письма, якобы составленные в императорской канцелярии, чтобы добиться покорности некоторых стратегически важных городов. Его первой реакцией было порвать всякие отношения с Мануилом. Когда в июне 1156 г. из Константинополя прибыло посольство, чтобы обсудить его предполагаемую женитьбу на византийской принцессе (Фридрих развелся со своей первой женой при каких-то сомнительных обстоятельствах, тремя годами ранее), он отказался даже его принять и вместо этого женился – с минимальными приготовлениями – на богатой и очень привлекательной Беатрисе из Верхней Бургундии. Позже, услышав о поражении греков при Бриндизи, он смягчился и восстановил формальные отношения с восточным императором; но зерно раздора было посеяно, и оба это знали.
Фридрих также сердился на папу. Разве Адриан не давал ему обещания не вступать ни в какие частные отношения с восточным императором и с королем Сицилии? И при этом он с одним вел постоянную переписку, а с другим вообще подписал мирный договор, по которому не только признавал претензии Вильгельма на подложную корону, но и предоставлял ему права в церковных делах, гораздо более широкие, чем у самого императора. По какому праву Адриан столь щедро передавал имперские территории другим? Неужели империя для него ничего не значит? Разве не является это с его стороны величайшей дерзостью?
Вскоре худшие подозрения Фридриха подтвердились. В октябре 1157 г. он собрал имперский сейм в Безансоне. Это место было выбрано не случайно. Безансон являлся столицей Верхней Бургундии, позже – провинции Франш-Конте, – и император приложил все усилия, чтобы продемонстрировать родным своей жены и своим новым подданным мощь и величие империи. Из разных краев прибыли посланцы – из Франции и Италии, из Испании и Англии – и, разумеется, от папы. Но впечатление от всех приготовлений Фридриха оказалось слегка испорчено, когда в присутствии всего собрания папские легаты зачитали письмо, привезенное от их повелителя. Вместо обычных приветствий и поздравлений, которых все ожидали, в нем содержались суровые жалобы и порицания. Некоторое время назад на архиепископа Лундского, человека преклонных годов, путешествовавшего через имперскую территорию, напали разбойники: они отобрали у него все имущество, а за самого старика потребовали выкуп. Это происшествие само по себе достаточно печально, но, продолжал папа, его горестные последствия усугубляются тем, что, хотя императору предоставили подробный отчет о случившемся, он, по-видимому, не предпринял никаких шагов, чтобы покарать виновных. Обращаясь к более общим вопросам, Адриан напоминал Фридриху о прежних дарованных ему милостях – в частности, о коронации – и добавлял, несколько покровительственно, что надеется в будущем пожаловать ему еще большие блага.
Действительно ли папа хотел утвердить свое право на феодальное господство над императором,
