Коту очень понравилось.
И так, будто это его прямая заслуга.
— А то всё говорят — Пушкин, Пушкин. Подумаешь, Пушкин, мы сами не пальцем деланные.
Мессир еще раз осмотрел гостью.
— Цвет бала — красный и белый. Платье — черное. И маникюр.
— Подошьем, подгладим, — замурлыкал кот, — подштопаем дырочки, — и поспешил сделать два шага назад, — Мессир, ну не надо меня больше за ухо.
Графский цвет Нарышкиных был красный и белый. На мраморной внутренней лестнице с краев по обе стороны всегда стояли пажи — ступенька с белыми, ступенька с красными, а граф с супругой принимали гостей у лестницы наверху.
Каких гостей!
Сам Император Николай I, да будет ему земля чем-нибудь, всегда посещал бал Нарышкиных.
Министры, дворянские фамилии, с которыми связана вся русская история… не было в России частных домов, превосходящих своим приемом Нарышкинский.
На мраморной внутренней лестнице с краев по обе стороны стояли пажи — ступенька с белыми, ступенька с красными, в старинном кресле слоновой кости в длинном черном шелковом платье сидела красивая брюнетка с темными, очень внимательными глазами, с изящным блистающим алмазным венцом над умным выпуклым лбом.
Рядом в красном камзоле и белых панталонах стоял прибывший из Парижа граф Нарышкин — почтенный потомок славного рода.
Граф был невысокого роста, плотного, мужиковатого чуть сложения, и с лицом довольного жизнью, хорошо покушавшего разбойника.
Во всю стену над ними гости сразу замечали панно.
Георгий и Змей с черной звериной тушей — что-то уже произошло между ними, оба отступили после схватки — возможно, уже не первой. У змея кровь на лапе, и есть лужица на земле, у Георгия погнут щит с внешнего края, плащ у правого плеча порван и кусок отвалился вниз лоскутом. Оба переводят дух и готовятся.
Третьим, не бросавшимся сразу в глаза, сзади-сбоку от кресла красивой женщины, стоял человек в черном смокинге с черной рубашкой и маленькой белой бабочкой. Когда гости, приветствуя королеву бала, слегка задерживались, человек борцовского сложения слегка улыбался, его странные глаза — один темный, другой серебристый — только лишь мельком увиденные, вызывали желание быстрей отойти.
Министры, люди с фамилиями, не сходящими со скандальных полос, или очень известные по спискам журнала «Форбс»… паж в красном на последней ступеньке, не вытерпев, прошептал: «эх, Россия».
— А я вас в кино снять хочу, — почти пропел известный режиссер, — в фильме «Переутомленные солнцем».
— Спасибо, но я вовсе не желаю быть переутомленной, сударь.
Граф Нарышкин приветствовал гостей цепким рукопожатием и улыбкой с острыми, чистыми, но редкими почему-то зубами.
Дворец сиял и блистал!
В первом зале некоторые гости, впрочем, получали очень своеобразный подарок.
Только некоторые.
Пушистая брюнетка с зелеными мерцающими глазами вставляла вдруг в рот детские золотистые соски.
Проворство, с которым она это делала, не давало времени возразить, а затем, от инстинктивного втягивания, у получившего возникал такой шарм в голове, что прочее на какое-то время исчезало из поля зрения.
Его любимое вино… нет не вино это вовсе — тянущаяся лоза, солнце, проникающее в виноград, запах нагретой солнцем земли, лист виноградный, нежно покрывающий небо, и вместе с этим, вместе с этим вино…
Кто эти избранные?
Ну, наблюдавшему со стороны офицеру Катушева скоро стало понятно — кто именно.
— Пососите-ка, сударь, — весело сказала очередному зеленоглазая.
— О, сударыня, редкий случай — вам тоже положено. Нет, широко открывать не надо.
Фонтаны с шампанским.
И скоро появились редкой тонкости деликатесы.
Но многих интересовало не только это.
Слух, что наследница великих капиталов Смирнова вступила в «Эх, Россию», с утра бродил по Москве.
Искали глазами Козулинского, а когда находили, улучив момент, приближались и произносили тихо несколько слов.
Козулинский, прогуливаясь из зала в зал, кивал головой, обещая завтра же для более обстоятельного разговора принять: депутаты, министры, сенаторы, и те самые с сосками, вынимавшие их, на время, для разговора.
«Игры, игры» — заговорили кругом.
«С призами» — уточнил кто-то.
Дама, закончившая работу с сосками, выступала затейницей в одном из залов.
Стоя посередине культурно образовавшегося людского круга, она попросила внимания, хлопнула в ладоши, и белый паж принес и поставил два кейса.
Дама указала на них пальцем:
— Главный и утешительный приз. Открой.
Паж взял в горизонтальное положение маленький кейс, открыл и повернул в разные стороны публике.
— Пол-лимона, — с ходу сказал опытный адвокат.
Большой кейс оказался значительно тяжелее, и паж поднапрягся.
— Два лимона, — произнес адвокат.
— Первая конкурс-игра, — объявила дама: — «Кто выдержит поцелуй». Предупреждаю — игра, но не шуточная.
Публика не сразу проявила решительность, и известный художник, нарисовавший половину Рублевки, этим воспользовался.
— А, тряхну стариной!
Художник по современным понятиям был еще молод, а «до старины» имел не меньше десятков двух женщин.
Эх, наивный…
— Па-озвольте пр-ройти, — с плохой дикцией произнес знакомый очень немолодому поколению голос, и мужчина с густыми бровями двинулся к середине круга. — Дай-ка я тебя по-оцелую.
Художник сразу понял, куда он влип, хотел отскочить назад, но белый паж нагло упер ему в спину руки.
Леонид Ильич и к старости не лишился физической крепости.
Публика разделилась на разных болельщиков — мужчины хихикали или громко смеялись, женщины напряженно и даже болезненно вглядывались, а затем начали сострадательно сжимать губы, видя, как мотается красивая голова художника…
— Ну так же нельзя! — негодующе воскликнула одна, недавно им спортретированная.
И вместе с ее словами художник, подогнув ноги, пополз вниз.
Леонид Ильич отпустил несчастного и довольно и глубоко вздохнул.
Паж стал помогать подняться… у художника вышло не сразу, а когда вышло, белый паж втиснул в
