приходят люди, совершенно непригодные для нее, которые не имеют не только реального представления о демократии, но даже простого желания нести блага своему народу. Эти люди были готовы продавать и себя, и страну кому угодно.
— Деньги, уважаемый Николай Иванович. Из всемирного эквивалента товара деньги в этой стране превратились в национальную идею, и любая другая идея для россиян неприемлема. Деньги, повторяю, не как всемирный эквивалент, а как психическая категория управляют людьми, властвуют над их душой, направляют их поведение. Деньги заставляют их убивать, грабить, бороться за власть, обрекать на смерть от болезней и голода миллионы своих соотечественников, разрушать собственную страну, развязывать гражданские войны, а затем, сколотив на крови восемнадцатилетних солдат гигантские состояния, не пожертвовать ни гроша на то, чтобы захоронить их тела. Это дьявольское псиполе сделало русских жестокими до абсурда, равнодушными даже к судьбам собственных детей. Этому идолу поклоняется даже местная церковь, которая готова и постоянно совершает смертные грехи. На языке русских классиков это называется полным духовным вырождением нации.
— Другой бы на моем месте, — задумчиво сказал Бардин, — возразил вам. Начал бы отстаивать банальную мысль о том, что не все русские такие, а только те безнравственные личности, негодяи, которые пришли к власти путем обмана собственного народа. Но я знаю, во-первых, силу этого псиполя, во-вторых, модель национальной психики, а в-третьих, низкий уровень психической резистентности нашего народа к воздействию извне. В особенности к воздействию псиполей, как вы их называете.
— Как вы их называете, уважаемый, — перебил его Рублевский. — Я их называю несколько иначе.
Николай Иванович все так же задумчиво покивал головой. Он не стал спрашивать собеседника, как тот называет явление, изучаемое в его, Бардина, лаборатории. Если Рублевский «просветил» его насквозь за прошедшие полтора часа, то и его профессиональный опыт позволил ему сделать определенные выводы о том, с кем его свела судьба в лице Александра Петровича. И эти выводы говорили о том, что привлечь этого «монстра» к работе в качестве даже консультанта не удастся. Но и чисто инстинктивно Бардин понял, что «монстр» появился в России не случайно и что его миссия кое в чем совпадает с целями Бардина и его соратников. И что сотрудничество, даже неравноправное, вполне возможно. Как человек высокоинтеллектуальный Бардин был начисто лишен каких-либо амбиций, поэтому мысль о перспективе сделаться орудием в руках «монстра», которого ему не дано понять, не смущала его. Во-первых, главное — достижение цели. Во-вторых, будучи инструментом с кое-какими знаниями, психическими возможностями и опытом, он сумеет кое-что понять и кое-чему научиться. Кроме того, масштаб «монстра» вырисовывался таким огромным, что Николаю Ивановичу было ясно: «монстр» не будет пользоваться плодами своего труда и по окончании миссии исчезнет так же внезапно, как и появился.
Бардин поднял голову, посмотрел в глаза Рублевскому и, столкнувшись со смеющимся взглядом, улыбнулся. Рублевский мягко и доброжелательно сказал:
— Вы пришли к абсолютно правильным выводам, Николай Иванович. Наши цели совпадают, и в этой связи вы можете в ряде случаев рассчитывать на мою поддержку. Вы ведь не политик, как уважаемый Александр Петрович, по рекомендации которого вы пришли ко мне. Вы ученый. Как вы называете вашу науку?
Бардин на мгновение задумался. Только сейчас он обнаружил, что наука, которой занимался он и его команда, еще не имеет названия. Психология? Нет. Слишком узко и поверхностно. Древнее название «эзотерика» тоже не подходило. Информатика? Не то.
— Видите ли, Андрей Иванович, эта наука пока не имеет названия. Наиболее близким к ее содержанию явилось бы название «психофизика». Или физика элементарных биочастиц.
Рублевский понимающе кивнул головой.
— А личности и социум являются испытательным полигоном вашей науки. Не так ли?
— Верно. И здесь главными инструментами являются политики, с помощью которых мы пытаемся оперировать с социумом.
— А непосредственный контакт с социумом вам доступен? — деловито спросил Андрей Иванович.
— Пока нет. Не хватает энергетических мощностей. Ну и, разумеется, уровень концентрирования биочастиц в лучи у нас пока еще очень низок.
— Ну что ж, — весело и непринужденно, как если бы речь шла о поездке за город с целью пообщаться с природой и половить рыбку, сказал Рублевский, — давайте посотрудничаем.
— Вам ведь не надо рассказывать детали о нас. Насколько я понимаю, всю информацию вы сняли с уважаемого Александра Петровича, который и не подозревает о том, что несколько часов добросовестно докладывал незнакомцу о том, кто он такой, кто мы такие и так далее, в награду за что получил полное излечение от бессонницы.
— Это была не награда, Николай Иванович, — мягко сказал «монстр», — это была весточка вам о том, что я появился в России.
— Ну да, ну да, конечно, вы не могли не считать псипараметры Александра Петровича и, конечно, сразу определили в его подсознании присутствие посторонних.
— Вы далеко продвинулись в науке, Николай Иванович, — с уважением и даже некоторым удивлением сказал Рублевский. — Признаться, я не ожидал встретить на территории России таких специалистов.
Бардин не ответил комплиментом на комплимент, что означало безоговорочное признание превосходства его собеседника, и сразу же перешел к делу.
— Какой контрактик я должен подмахнуть, Андрей Иванович?
— Готовы душу в залог поставить? — все так же весело спросил Рублевский.
— Не вижу иного выхода, уважаемый Мефистофель, — грустно рассмеялся доктор медицинских наук. — Контрактик кровью подписывать?
— Вы насмотрелись дурных хичкоковских триллеров, уважаемый Фауст. Сейчас серьезные специалисты уже не используют эти дешевые средневековые методы воздействия на психику.
— Слава Богу. Я с детства боюсь вида крови. Готов следовать вашим современным ритуалам.
— Хорошо, — лицо «монстра» преобразилось. От веселого, добродушного взгляда не осталось и следа. На Бардина смотрели пустые бездонные глаза, из которых веяло таким холодом, что профессор почти физически почувствовал его. И в этом холодном взгляде ощущалось столько энергии, что Николай Иванович невольно поежился.
— С чего начнем? — спросил он, чтобы прервать эту дьявольскую паузу.
— Первым делом оговорим условия сотрудничества.
— Принимается, — поспешно кивнул головой Кардинал. — О вас никто, кроме меня, не будет знать. Встречаться будем там, где вы укажете, в то время, которое вы укажете. Я буду доступен вам в любое время дня и ночи. Все ваши требования и указания будут выполняться неукоснительно. Я никогда не задам ни одного вопроса, имеющего отношение к вашим указаниям. Никогда не спрошу: «Почему?», «Зачем?» Всю информацию, которая может быть мне доступна, вы определяете сами.
— Я очень сожалею, уважаемый Николай Иванович, — задумчиво сказал Рублевский, — что мой низкий статус в науке не позволяет мне брать учеников. Вы были бы первым. Но, увы. Я не Мастер, а только Подмастерье, которому Мастер поручил произвести некоторые детали изготовляемого им произведения искусства.
Это неожиданное признание говорило о многом. И о загадочных «супермонстрах», стоявших за удивительным незнакомцем, и о строгих законах, властвовавших над неизвестными «монстрами», и о высокой оценке психических параметров Кардинала.
Николай Иванович, который со студенческой скамьи понял, что все homo sapiens в действительности являются сложными биологическими машинами, сконструированными неизвестно кем, но кем-то, которого одни называли природой, а другие Богом (хотя, по мнению Бардина, это были два разных названия одного и того же явления), стремился максимально приблизиться к этому явлению, заглянуть за горизонт. Он также
