отец. – Она глубоко вздохнула. – И он так напуган. Вы бы видели его – когда приехали и постучали в дверь. Он просто побелел и сразу побежал наверх, словно…
– Словно что?
– Словно его сейчас арестуют или еще что-нибудь похуже.
Она замолчала.
– И я уверена, что он не сделал ничего, чего надо было бы стыдиться. Не сделал. Не мог сделать.
Зелеев наклонился ближе.
– Никто не собирается арестовывать твоего отца. Пока он осторожен, все будет в порядке.
– Но почему он должен быть осторожен? Я не понимаю. Мне нужно знать, что произошло той ночью. Вы ушли вместе с ним – Вы должны знать.
– Мне нечего сказать тебе, Магги, – проговорил Зелеев мягко. – Твой отец – единственный человек, который может…
– Но он не станет! – перебила его Магги, забыв на мгновение свое желание говорить тихо. – И как я могу помочь ему, если я ничегошеньки не знаю? Моя мама сказала, что папа влип в скандал, что он – пьяница, что он навлек позор и бесчестие на нашу семью. Но я знала, что она лжет – это все не может быть правдой!
Она помнила каждое слово, произнесенное Эмили, и жгучую, мучительную боль, которую причиняло ей каждое слово матери, каждый его слог.
– А ты уверена, что справедлива к своей матери, Магги?
– Но она говорила про него такие ужасные вещи! Даже если и был какой-то странный случай, даже если папа и пил…
Она запнулась и ждала, что скажет Зелеев, но он молчал.
– Мой отец – хороший человек, – настаивала Магги. – Добрый. Помните, как он принес дедушке таксу – он знал, что Опи очень одиноко.
– Да, это доброта.
– Я думаю, что получилась ужасная несправедливость – похожая на то, что произошло с капитаном Дрейфусом.
Магги внимательно слушала в школе, когда они проходили дело Дрейфуса, и это чудовищное недоразумение запало ей в душу, и Магги мечтала о том дне, когда ее семья будет умолять отца простить их.
– Мне жаль тебя, Магги, – сказал Зелеев, – больше, чем ты можешь себе представить.
– Ну тогда, пожалуйста, расскажите мне! Вы были с ним. И вы были в моем доме поздно ночью. Я вас видела – видела, как вас увез Максимилиан.
– Ты не можешь не понимать, что это – личное дело твоего отца. У меня нет права решать за него и рассказывать кому бы то ни было. Когда он сам решит, что пришло время объяснить тебе все, я не сомневаюсь, он сам расскажет тебе. Сам.
– Но он все еще думает, что я слишком маленькая.
– Может, и так. Тебе нужно набраться терпения, ma chere, и думать о том, что важнее всего.
– А что важнее всего?
– То, что вы вместе, прямо сейчас – ты и твой папочка, и дедушка, высоко в горах, в этом чудесном месте.
– И вы тоже.
Он улыбнулся.
– И я тоже.
Он протянул руку и нежно сжал ее ладонь.
– Вы должны научиться жить настоящим моментом, Магдалена Александровна. У вас по-прежнему есть отец – вопреки всем, и вы гордитесь друг другом. И никто не может у вас это отнять.
Магги ничего не ответила. Внезапно она ощутила себя просто выжатой – словно вся ее энергия ушла в эту мольбу. И теперь, хотя к ней снова вернулось то же томительное и напряженное ожидание и тревога, к которым она привыкла за эти годы, у нее не было больше сил бороться. Она вдруг почувствовала себя очень усталой и, извинившись, вышла из-за стола и пошла вниз в туалетную комнату. Когда вернулась, смесь смятения, беспокойства и страха снова были в ее душе.
Зелеев вежливо поднялся, но она не села снова за столик.
– Мы уже уходим? – спросил он.
– Пожалуйста…
Лицо ее было бледным, с двумя алыми пятнами краски на щеках.
– Но…
Она запнулась.
– Что случилось, ma petite?[18] – Зелеев нахмурился. – Тебе нехорошо? Ты заболела?
– Нет, – сказала она. – По крайней мере, мне так кажется.
Не говоря больше ни слова, Зелеев заплатил официантке, взял за руку Магги и вывел ее на улицу. Свежий холодный воздух слегка оживил ее, но смятение осталось.
– Может, поедем на санях?
Ему нравилось звяканье колокольчиков и лошадиные запахи пролетавших мимо саней – они напоминали ему о тройках, дома, в старые, но незабытые времена.
Магги беспомощно огляделась по сторонам.
– Мне нужно в…
– Что тебе нужно? Ты что-то хочешь купить?
– Да, – кивнула она. – В аптеке.
– Обязательно.
Он все еще держал ее руку, и он хотел уже было повести ее по направлению к ближайшей аптеке, но Магги словно застыла на месте и не двигалась. Он взглянул вниз на ее лицо.
– Что-то случилось, n'est-ce pas? Ты уверена, что с тобой все в порядке? Тебе плохо?
Она покачала головой, и ее щеки залила жаркая волна краски.
– Я не больна, но…
Она смотрела на белую, заметенную снегом землю, чувствуя просто пытку смущения.
– Я боюсь далеко идти, – сказала она с трудом.
– Но почему?
Отчаяние Магги стало просто невыносимым. В другое время, при обычных обстоятельствах, она не сказала бы ему ни за что на свете, но рядом не было никого другого, и уж лучше вытерпеть унижение перед одним мужчиной, чем перед целым городом незнакомцев. Она встала на цыпочки и прошептала:
– У меня кровотечение.
На одну мимолетную секунду Зелеев оказался в замешательстве, но потом он понял. Видя и понимая ее смущение, он тоже нагнул голову и спросил чуть хрипловатым голосом:
– Это – впервые, Магги?
Она кивнула, лицо ее все еще пылало. Она так мало знала об этом – кроме того, что у большинства ее одноклассниц уже началось, и для всех них, казалось, это было чем-то хорошо известным, потому что матери подготовили их. Эмили же ни словом не обмолвилась на эту тему, а сейчас внезапно, посреди улицы…
– Пойдем, ma petite, – Зелеев взял на себя ситуацию, останавливая проносившиеся мимо сани. – Залезай туда и накройся полостью.
Он помог ей и обратился к извозчику:
– Подождите меня немного – мне нужно кое-что купить.
Вскоре он уже спешил назад к ждущим его саням, держа в руках бумажный сверток. Он сел рядом с Магги.
– Все в порядке?
Она благодарно кивнула.
– Тогда давай поедем домой.
