К тому времени, как они добрались назад в дом в горах, Магги чувствовала себя уже просто еле живой от стыда и тревоги. Обычно она носила брюки, но сегодня она надела клетчатую шерстяную юбку и привлекающую внимание своей изысканностью шляпку, которую Эмили купила ей в Цюрихе недели две назад.
Зелеев был в ударе. Он быстро выбрался из саней, пошел наверх и включил ей теплый душ, брызнув в ванну немного своего любимого бергамотного масла – обычно он не делился им ни с кем. А потом он отдал ей бумажный сверток из аптеки и спокойно, но осторожно объяснил, что нужно с ним делать.
– А теперь иди и прими душ, ma chere, а когда закончишь, мы слегка это отметим, пока не вернулись остальные.
Магги теперь была спокойнее, но ей все еще было неловко.
Зелеев нежно погладил ее по золотистым волосам.
– Ты становишься женщиной, – сказал он. – И я имел честь разделить с тобой этот момент.
Этот день как-то сблизил ее с русским. Магги ощущала его доброту и поддержку, и еще его такт, когда он оказался в несколько не обычной для мужчины роли, осторожно объясняя ей особенности ее женской природы. Он делал это так, что это звучало, словно он даже завидует ее способности к продолжению человеческого рода. Он успокоил ее, и даже дал ей свое любимое пушистое банное полотенце, и подбодрил, когда она устала за день. А после этого он больше никогда не возвращался к этому эпизоду, и за это Магги была ему благодарна – больше, чем за все остальное. Константин Иванович Зелеев, без сомненья, был человеком, которому можно доверить любой секрет, он доказал это, отказавшись предать доверие Александра – даже ей.
Спустя два дня после их поездки случился еще один запоминающийся эпизод. Это было чудесное солнечное утро, и все они завтракали вместе за столом на террасе, когда Амадеус встал.
– Я думаю, время пришло, Александр, – сказал он. – Пора показать твоей дочери Eternite. – Он сделал паузу. – Вы оба согласны?
– Как я могу быть против? – сказал Александр.
– Константин?
Улыбка Зелеева была немного кривой.
– Ты же знаешь – даже после всех этих лет, mon ami, – если б это зависело от меня, я показал бы ее всему свету. Но даже если это и так, нет ни одного человека, кому бы я хотел показать наше сокровище больше, чем Магги.
– Сокровище? – Магги с удивлением и любопытством посмотрела на дедушку.
– Зарытое сокровище, – вмешался Александр и засмеялся.
Они надели ботинки и вышли наружу, обойдя дом. Они дошли до его тыльной Части и зашли в конюшню. Куры Амадеуса, запертые внутри на зиму, подняли возню, раскудахтавшись, когда Амадеус подошел к сеновалу.
– Здесь? – спросила Магги.
– Потерпи, Schatzli, – засмеялся Александр, пока Амадеус и Зелеев орудовали граблями, чтобы скинуть вниз снопы сена. – Папа, дай я.
Александр взобрался на кучу, расшвырял сено и вытащил солому из тайника, а потом он забрался внутрь и вытащил спрятанную скульптуру.
– Вот она, – сказал он и мягко и бережно передал ее Амадеусу.
Как и у ее отца двадцать лет назад, у Магги перехватило дыхание от изумления, и глаза ее стали огромными.
– Ну? – вывел ее из забытья голос Зелеева.
– Это – водопад, да? Тот, что недалеко от долины? – спросила она еле слышно, глядя неотрывно на скульптуру и медля коснуться ее, словно боялась причинить ей вред. – Тот, что искрится даже в темноте.
– Ты права, – сказал Амадеус, бесконечно тронутый: она увидела не золото и бриллианты, а то, что видели они.
– Мы назвали его Eternite.
– А откуда она у вас?
– Ее сделали мы, – ответил Амадеус.
Она посмотрела на него, словно не веря его словам.
– Вы?
– Константин и я. Больше он, чем я – если по правде.
– Неужели? Разве это возможно? – она посмотрела на Зелеева, ища подтверждения. – Когда?
– Мы начали в 1926-м, – сказал Зелеев, его голос стал слегка мечтательным от воспоминаний. – И закончили через пять лет. В те дни я жил здесь, с твоим дедушкой и Аннушкой.
– Таксой Ирины, – сказала Магги. – Той, которую ты помогал хоронить, папочка.
Ее отец и Амадеус часто говорили с ней о тех старых временах, но всегда сдержанно и осторожно, памятуя о матери Магги и, конечно, о Хильдегард. Это были хорошие минуты, особенно для Амадеуса, которому всегда хотелось быть честным и открытым с внучкой, – но он всегда помнил, что маленького ребенка могут ранить эти разговоры, или она может обвинить свою семью, и, что еще хуже, это может привести к запретам на ее приезды сюда, в горы.
Но между тем сейчас Магги было уже четырнадцать. Она была очень развитой для своих лет, и у нее был здравый смысл и уверенность в себе, столь редкие для ребенка, все еще живущего под жесткой опекой семьи. Даже теперь, в одиннадцать лет, Руди казался на много лет меньше Магги – не по интеллекту, а по качествам повседневной жизни, таким, как отвага, амбиции и энергичность. Ни Амадеусу, ни Александру не приходило в голову показать Руди Eternite – они понимали, что это небезопасно: но когда Амадеус убедительно сказал Магги, что никто больше не должен знать о существовании скульптуры – потому что людям будет дело только до ее денежной стоимости, а не истинной ценности, – он знал, что может доверить Магги не только тайну, но и саму свою жизнь. Достаточно было только взглянуть в широко раскрытые внимательные глаза внучки, чтобы понять – он не ошибался.
– Расскажи мне еще об Ирине, – просила его она после того, как услышала историю про драгоценности Малинских. – Расскажи, как ты любил ее.
– Я любил Ирину, – начал Амадеус, – всей своей душой, каждой ее крохотной частичкой. По правде говоря, думаю, я ее обожал – а это не самый мудрый и безопасный путь любви. Но Ирина дарила мне в ответ даже больше, чем я мог дать ей, и дала мне счастье верить, что меня тоже обожают.
Хотя он охотно говорил об Ирине, он редко когда открыто пускался в разговоры о глубокой насыщенности и стремительности их романа, о силе их чувств. Но теперь, видя рядом с собой Зелеева и своего сына и внучку, он начал говорить прямо и очень откровенно – словно отпирая свое замкнутое, полузабытое сердце, и вся его любовь, все обожание, боль и горе хлынули из него – как полноводный Иринин водопад.
Никогда еще Магги не слышала такой романтичной, такой трагичной и прекрасной истории, не видела ничего великолепнее и трогательнее, чем эта скульптура, которую создали двое мужчин во славу женщине.
– Может, – рискнула она как-то сказать, – если б ты объяснил все Оми, она смогла б тебя лучше понять.
Ей всегда было больно слышать, как они говорили об Амадеусе, называя его Schwarzes Schaf.[19] Ей ответил Александр.
– Если б моя мать узнала, что они делают с драгоценностями, или что на пять лет двое мужчин ушли от мира, вкладывая всю свою душу и жизнь в произведение искусства – и только во имя любви, думаю, она постаралась бы упрятать моего отца в психушку.
– Может, она и Эмили и теперь не прочь сделать это, если узнают, – спокойно вмешался Зелеев.
– Я никогда им не скажу, – твердо ответила Магги.
– Мы это знаем, Schatzli, – сказал Александр. – Иначе Опи никогда бы не доверил тебе свою тайну.
Магги повернулась к Зелееву.
– Расскажите мне побольше о старых временах – когда вы жили в России и были с ней друзьями… и о Доме Фаберже…
