появиться в Швейцарии – не может видеть меня. Но он видел.
Щеки ее полыхали румянцем, а глаза горели от ярости.
– Он видел меня часто – каждый раз, когда я только была в Давосе!
– Только не тогда, когда я там был, – широко раскрыл глаза удивленный Руди.
– Конечно же, нет. Папочка не приходил, когда ты там бывал, потому что он знал, что не может доверять тебе.
Подсознательно, даже в пылу гнева, Магги поняла, что она чересчур сурова к брату, что в том вовсе не его вина была, но не могла заставить себя остановиться.
– Я же говорила вам, – прошептала Хильдегард, побелев в лице. – Я говорила, что Амадеус поможет Александру – что бы тот ни натворил.
– Он ничего не натворил, – бросила ей Магги в лицо. – Ничего, что могло бы сравниться с тем, что вы сделали с ним – со мной!
Она сделала глубокий вздох.
– Но мы перехитрили вас всех. Мы чудесно проводили время на зло всем вам, и вы ни о чем не догадывались.
Вся ненависть Магги и все ответные обвинения хлынули из нее – в едином порыве чистой, ничем не разбавленной страсти, вместе с так долго сдерживаемыми словами ее неистребимой, неиссякаемой любви к отцу и дедушке. В совершенном отчаянии она сказала им все, зная, что теперь все кончено, что нечем теперь рисковать, – потому что никто на свете не в силах вернуть ей это назад. Они слушали ее в гробовом потрясенном молчании, а она описывала им счастливые дни и ночи, проведенные с Амадеусом и Александром, говорила о Константине Зелееве и его завораживающих бесконечных историях про Ирину и Санкт-Петербург и Париж – и о скульптуре из массивного золота и бриллиантов, сапфиров и рубинов, прекрасней которой им даже не снилось ничего.
– Расскажи нам, – сказал наконец Стефан Джулиус, в первый раз прерывая страстный поток ее восторженных слов, и в голосе его было стальное спокойствие. – Расскажи нам побольше об этой скульптуре.
Слишком поздно Магги поняла свою ошибку. Будущее Хекси было забыто на время; отошло на задний план даже открытие о ее встречах с Александром. Ее отчим стал перебивать ее, и в его хорошо контролируемой вражде было что-то жуткое.
– Герр Вальтер не упоминал о скульптуре, когда говорил о собственности старика. Он не говорил о золоте или драгоценностях. Он сказал, что у него не было ничего ценного – кроме самого дома.
Магги молча кляла себя за свое глупое поведение.
– Она все это сочинила, – неуверенно сказала Эмили.
– Не думаю, – ответил Джулиус, его взгляд не отрывался от лица падчерицы. – Она могла приукрасить немного – но за этим что-то стоит.
Больше Магги не сказала ничего. Она думала о записке, которую написал отец, и поклялась молчаливой клятвой, что никогда больше не предаст его ни единым словом – что бы с ней ни случилось.
– Эти волшебные времена… – глаза Эмили стали холодными. – Как они могут быть волшебными, если вы торчали в обшарпанном доме вместе с прелюбодеем и садистом?
Магги впилась в мать ненавидящим взглядом, испытывая жгучее желание взорваться опять.
– Ты правда веришь, что твой отец – хороший, достойный человек, а, Магги? – отчетливо спросила Эмили ледяным тоном. – А почему бы и нет – если никто не хотел, чтоб ты узнала правду.
– Эмили, – предостерегла ее Хильдегард.
– Мы не хотели ранить тебя больше, чем это уже случилось, – продолжала Эмили. – Ты думала, что мне наплевать на тебя, что я – порочная и мстительная. А все эти годы я держала в себе правду – как бы ты ни была невыносима, как ни гадко ты пыталась меня наказать.
– Эмили, – попыталась опять Хильдегард, но Джулиус остановил ее.
– Пусть она продолжает, – сказал он спокойно. – Девочка достаточно взрослая, чтобы знать все.
– Но Руди? – Хильдегард была шокирована. Какой-то момент Эмили колебалась, глядя на сына, сидевшего по-прежнему тихо, выпрямившись, но потом покачала головой.
– У Руди никогда не было беспочвенных фантазий насчет Александра – он вряд ли помнит его, ведь так, дорогой?
Она улыбнулась быстрой, кривой улыбкой.
– Может, у него и фамилия Габриэлов – но не натура. Он не такой, как Магги.
Магги все время стояла, с самого начала, как вошла в библиотеку. Теперь у нее ноги стали вдруг слабеть и она села на ближайший стул.
– Какую новую ложь ты собираешься мне рассказать, мама?
– Никакой лжи, – сказала Эмили. – Только чистую уродливую правду.
Александр Габриэл, сказала дочери и сыну Эмили, был слабым и аффективным человеком, который годами оглушал себя не только алкоголем, но и наркотиками, которые помогали ему трусливо бежать от реального мира. До той ночи в июне девять лет назад ему удавалось сохранять подобие самоконтроля – но в тот раз случилось иначе. Он зашел слишком далеко. Той ночью старый знакомый приехал в город. Мужчина, которого Магги расписала как героя сказки. Это был русский, Зелеев.
– Я не знала, что это – друг вашего дедушки. Для меня он был просто незнакомцем – я даже не видела его до тех пор, пока он не привез домой вашего отца – посреди ночи.
Эмили взглянула в упор на Магги.
– Ты «рекомендовала» его нам как самого элегантного мужчину, какого только видела. А когда я столкнулась с ним, я увидела только смердящего омерзительного пьяницу.
– Продолжай, мама, – голос Магги дрогнул лишь чуть-чуть. Она почувствовала, как ее охватывает оцепенение, вызванное странным ощущением нереальности происходящего.
– Именно этот русский рассказал мне, что произошло. Ваш отец едва соображал в тот момент – помню, понадобился океан черного кофе, чтобы он хоть как-то понял, где он и кто он. И помню, как мы с бабушкой все лили и лили в него этот кофе… Помню, как он хрюкал, его рвало прямо на нас.
Ее лицо исказилось при этом воспоминании. Хильдегард подошла и коснулась ее руки.
– Мне очень жаль, что ты это делаешь, – сказала она. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
– А мне от этого легче, – хрипло ответила Эмили.
– Продолжай, мама, – опять сказала Магги.
– Русский сказал нам, что он сам выпил слишком много водки. Он делал это нечасто, но когда напивался этой гадости, то вел себя отвратительно. Он сказал также нам с бабушкой, что мой муж пил виски, вино и пиво – и он курил марихуану. Потом они подобрали шлюху на Нидердорф-штрассе и привезли ее в комнату где-то на задворках улицы.
– Мама, пожалуйста, – сказал тихо Руди.
– Я не могу остановиться, Руди. Извини, – безжалостно продолжала Эмили. – Русский сказал, что Александр был слишком пьян, обкурен и расслаблен, чтобы воспользоваться проституткой, и вопреки предостережению заглотил таблетки. Бензедрин, сказал русский, вид амфетамина. Я никогда и краем уха не слышала о таких вещах до той ночи, но этот Зелеев объяснил, что они отгоняют сон, взбадривают, ускоряют обмен веществ.
Она сосредоточила все свое внимание на Магги, и история материализовывалась гладко, последовательно и без истерии.
– Но в случае с твоим отцом они привели его на грань безумия, сделали из него дикого зверя.
– Я не верю тебе, – Магги стала терять свое защитное оцепенение – кокон вокруг ее сердца и ума стал истончаться. Она крепко стиснула кулаки, поджала кончики пальцев внутри туфель.
– Верь мне, Магги, это – правда. Такую правду не может изобрести ни один достойный человек. Он был моим мужем – помни об этом, – а не только отцом моих детей. Твоим обожаемым Папочкой…
Она выждала, прежде чем нанести удар.
– который изнасиловал, зверски избил и почти задушил женщину, прежде чем его приятель оттащил его от нее.
– Как ты можешь… такую клевету? – прошептала Магги.
Но Эмили еще не закончила. Зелеев, продолжала она, к его чести, сохранил достаточное присутствие
