ошибки, моя вина – я знаю, я знаю.
– Тогда самое важное для нас – сохранить Eternite для нее, – русский опять говорил мягко. – Утром, в первую очередь, я положу ее в банковский сейф – пока ты не будешь готов передать это Мадлен собственноручно.
– Как я могу встретиться с ней – лицом к лицу?
– Я найду тебе врача, Александр, – Зелеев опять взял бутылку и посмотрел на Габриэла сквозь пустой стакан. – Но ты знаешь – тебе придется покончить с такой жизнью, с этим твоим миром, mon ami. Ты должен приготовиться взглянуть в лицо своему прошлому и будущему – так же, как своей дочери.
Он посмотрел на дрожащие руки Александра.
– Ты – наркоман, – сказал он просто. – Тебе нелегко будет бросить.
– Но я хочу.
– Но тебе, прямо сейчас, нужен морфий, n'est-ce pas?
– Ты ведь сам знаешь – да.
– А мне нужна водка – но только водка, и то редко теперь. И я по-прежнему от нее встаю на дыбы – ты помнишь это, Александр? Она всегда вливала жизнь в мою мужскую штучку, подбавляла жару, ты помнишь?
– Конечно, я помню, – уныло ответил Александр.
– Та ночь, – настаивал Зелеев, разгоряченный спиртным. – И это ты помнишь – да? И это? Нет, ты не помнишь – и к лучшему, ох как к лучшему!
– Не напоминай, – Александр, сидевший, сгорбившись, на кровати, спрятал лицо, зарывшись в старый продавленный матрац.
– Просто помни о всех трудностях, друг мой. Тебе нужно их все одолеть, если ты хочешь увидеть Мадлен. И своего внука.
– Расскажи мне о Валентине, – попросил Габриэл, отчаянно хватаясь за перемену темы. – Он золотоволосый – как Магги?
– Темноволосый – как его отец, с темно-голубыми глазами, иногда совсем цвета индиго… при другом освещении, – Зелеев помолчал лишь секунду. – Если ты будешь сообразительным, ты поймешь – теперь отличный момент для Стефана и Эмили. Теперь, когда даже твой сын – на которого они возлагали столько надежд, которого так баловал его отчим… пошел по стопам всех Габриэлов… разочарование только распалит их угрозу.
– Перестань, – Александр еще глубже зарылся лицом в ладони.
– Твой сын – порченый, ты знаешь, Александр?
Дрожащие руки взлетели в стороны от побелевшего лица Александра.
– Что ты имеешь в виду?
– Руди, твой сын – гомосексуалист. Милый, хороший молодой человек, но только – гей. Догадываюсь, как взбешен его отчим.
– Бедный малыш Руди!
– Ему уже двадцать два, mon ami. Высокий и красивый – так похож на сестру, которую он обожает. Мне он нравится – очень. Он напоминает мне тебя – много лет назад, но он – сильнее.
– Какой ты жестокий сегодня, Константин!
Зелеев пожал плечами.
– Допустим. Лететь через океан, чтоб пообедать в этой клоаке – это не делает меня добрым. Или я неправ?
Александр ничего не ответил.
– Зачем ты забрал Eternite, Александр?
– Чтоб спасти ее… конечно… и ты это знаешь.
– Тогда завтра утром у тебя будет шанс достичь своей цели.
– Если бы банки были открыты, я бы сделал это немедленно.
– Отлично, – Зелеев широко зевнул. – А теперь тебе лучше отдохнуть.
– А ты не пойдешь в отель? – спросил Александр.
– Я не оставлю тебя одного этой ночью.
– Тогда ложись на мою кровать.
– Тебе привычнее спать со вшами, чем мне, mon ami. Я просто посижу здесь – несмотря на маленькие неудобства. Но я потерплю.
Меньше чем через полчаса Зелеев, допив бутылку водки, крепко уснул, навалившись на стол, лицо его упало на руки. Было уже больше трех ночи. У Александра сна не было ни в одном глазу, и он просто смотрел на русского. Безжалостность Зелеева больно ранила его, но он был достаточно честен перед собой, чтоб согласиться – все справедливо. Да и потом, немногие бросили б все и полетели через Атлантику – к такому дегенерату-неудачнику, каким он себя считал.
– Конечно, – произнес он мягко. – Никто. Кроме Магги.
Этот человек опекал и защищал его дочь, когда собственный отец так и не смог этого сделать. Этот человек двадцать лет назад спас его от тюрьмы и все еще не отрекся от него. И он был единственной ниточкой, тянувшейся к Магги и внуку.
Очень бережно, стараясь не пробудить Зелеева от пьяного сна, он поднял его со стула, обхватил за талию и отвел на кровать. Константин слегка застонал. Александр снял с него щегольские, сиявшие блеском ботинки и укрыл его дорогим, безупречно сшитым пиджаком. Несмотря на тошноту, мутившую желудок, Александр улыбнулся. Да, этот человек никогда не менялся, не расставался со своими дорогостоящими привычками и запросами. Он высоко держал свою планку. Габриэл слегка коснулся рубашки Зелеева из чистого шелка, расстегнул пуговицу у ворота и вдруг напомнил себе, что Зелеев тоже не без греха и изъяна. Уж кто-кто, а Александр лучше других знал, что русский был способен на периоды самого необузданного разгула. Но тем не менее – вот он лежит, по-прежнему джентльмен, такой безупречный и сильный. И все еще друг.
Зелеев начал шевелиться.
– Спи, спи, – прошептал Александр и сел на стул. Вцепившись пальцами в свою пропахшую потом рубашку, он видел, как его руки дрожали, и знакомые боли в желудке опять начались. Ему так отчаянно нужен был морфий – и он лгал, говоря Зелееву, что нет больше дозы. Он был наркоманом. А наркоманы всегда лгут.
Он должен завязать, он знал – это будет самым трудноодолимым решением за всю его жизнь. Он знал свою слабость. Он может не выжить. Но нужно пытаться – иначе нельзя.
Но это все – завтра. Он посмотрел на свои дешевые наручные часы – слабое напоминание о красивых вещах, что он имел в том далеком и уже нереальном прошлом. Ничего не осталось – все ушло на оплату его слабостей. Было четыре утра. Если сейчас он использует последнюю дозу – бодрящий эффект пропадет очень скоро. Значит, ему нужно ждать, стиснув зубы – насколько еще хватит сил. Потому что завтра утром ему нужно действовать, нужно мужество – чтоб выйти из комнаты и вести себя так, как другие на улице. Нормальные, здоровые. Обычные люди.
Он опять почувствовал тупую боль в желудке и подавил стон. Он протянул руку и коснулся скульптуры, которая стала еще больше значить теперь для него. Самое дорогое, что было у его отца. И теперь, больше, чем когда-либо, он был уверен – она принадлежит Магги. И если он сможет сделать всего одну только вещь – отдать Eternite в ее руки, увидеть опять в глазах ее радостный блеск… Господи, это стоит всех самых невероятных усилий на свете.
Он посмотрел опять на Зелеева, зябко свернувшегося на кровати, которую он отверг. Его ресницы слегка трепетали, и рыжие усы взлетали вверх-вниз от ровного дыхания.
Александр промокнул вспотевший лоб рукавом.
– Я на страже, мой друг, – прошептал он чуть слышно. – Ни одна тварь не будет пить твою кровь, пока я с тобой.
Когда Зелеев проснулся, с чугунной головой, около десяти, Александра не было в комнате. Он сел, ощущая, как кровь стучит в висках, а потом быстро встал и пошел посмотреть, нет ли Габриэла в ванной.
– Merde![94]
