Вещи Александра были все на месте – но его собственный пиджак исчез, как исчез и старый чемодан, который он заметил вчера у стены. И пропала скульптура.
Бешенство разлилось по его телу, как горный поток. Какой он дурак, тупица и тряпка! Он подошел к надтреснутому тазу, налил холодной воды и ополоснул лицо, потом вынул платок из кармана и вытерся. Его бумажник остался в пиджаке – там достаточно денег для недельной дозы морфия, больше чем достаточно, чтоб купить Александру билет в один конец – на небеса. Может, он уже мертв, валяясь один, Бог знает где.
Зелеев вдруг отряхнулся, как собака – боль в его голове была просто чудовищной. Такого похмелья он не знал вот уже много лет. И это теперь, когда ему нужно решать, нужно думать, иметь ясную голову… Дверь распахнулась.
– Где тебя черти носили?
– Сделано!
– Где она?!
– В надежном месте.
– Ради всего святого, что ты сделал с моей скульптурой?
Александр опять дрожал – от волненья и усилий, ему нелегко было взбираться по ступенькам. Но глаза его были почти сияющими, и в них явно читалось удовлетворение. Он поставил чемодан и тяжело сел на кровать.
– Извини за пиджак, – сказал он, снимая его осторожно. – Мой собственный жутко заношен. А в твоем я выглядел почти респектабельно.
– К черту мой пиджак! – взревел Зелеев. – Где Eternite?!
Он схватил чемодан, но понял по весу, что он пустой, и отшвырнул его прочь.
– Александр, сукин сын, говори, что ты наделал!
– То, что ты мне сказал, – Габриэл неожиданно обмяк. Он уже использовал свою последнюю дозу морфия в семь утра – иначе он не мог бы справиться со своей задачей. А теперь он уже вплотную подошел к началу ломки и жутко боялся. – Она в банке, в Национальном Банке, на бульваре Рошешуар. В их сейфе.
Зелеев опустился на стул.
– Почему ты не разбудил меня?
– Зачем? – Александр все еще дышал с трудом. – Да и потом… мне было так важно сделать самому.
Русский молчал.
– Ведь именно этого ты и хотел, – сказал Александр. – Ради Магги.
– Да.
Александр посмотрел на него.
– Я напугал тебя. Извини.
– Пустяки.
– А что теперь? – вопрос был нерешительный, робкий. – Мне нужен врач, Константин.
Он запнулся.
– Если мне срочно не помогут – со мной все кончено.
Зелеев, немного придя в себя, пошел и взял с кровати пиджак, смахивая пыль и встряхивая его.
– Пойдем в отель Крийон – мне нужно принять ванну, а позже мы можем позвонить Магги.
– Нет.
– Почему?
– Я не могу идти в хороший отель в таком состоянии. Посмотри на меня… ты думаешь, я не понимаю, как я выгляжу? – он потер рукой глаза. – Да и потом, пройдет еще несколько часов – и я не смогу вести связную беседу. – Он взглянул наверх, и его рот задрожал от волнения. – Я хочу говорить с ней. Лучше сделать это прямо сейчас, или будет слишком поздно.
– Но сейчас еще нет и пяти в Нью-Йорке. Ты об этом подумал?
– Ты думаешь, она будет недовольна? – Его темные глаза были умоляюще заискивающими.
– Конечно, нет, – смягчился Зелеев. – Ты готов с ней говорить?
– Я не уверен, что вообще когда-нибудь буду готов.
За три с половиной тысячи миль от почтового отделения на бульваре де Клиши, в квартире Зелеева на Риверсайд Драйв, Мадлен услышала звонок телефона и оторвала голову от подушки, едва соображая после сна.
– Мадлен?
– Константин? – в гостиной было еще темно. – Что-то случилось? Плохое?
– Вот уж нет, – Зелеев сделал паузу. – Со мной рядом кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
– Кто это? – она терла глаза. – Ной?
– Твой отец.
Мадлен почувствовала, как ее ноги слабеют, и она схватилась за стену.
– Папа?
– Он здесь, здесь, ma petite. Даю ему трубку. Она едва могла дышать.
– Магги?
Горячие слезы хлынули у нее из глаз.
– Папа? – она тесно прижимала к себе трубку. – Это, правда, ты?
– Правда, я, – у Александра перехватило горло. – Как ты, Магги?
– Хорошо, папочка… – ее голос дрожал и прерывался. – А ты?
– Не так уж плохо, Schatzli.
– О, Господи! – проговорила она.
– Я знаю.
Это было так странно и неловко – неожиданное и растерянное словесное воссоединение двух людей, которые так лелеяли свое прошлое, любили свои воспоминания – почти что миф. Александр оставался для Мадлен ее удивительным, любящим и ласковым, всегда обнимавшим ее папочкой, трагичным в своих заблуждениях, но всегда бесконечно любимым. А он так мечтал увидеть опять свою Магги, свою малышку с упрямыми волосами, с запахом детства, великодушную и порывистую девочку Магги.
– У тебя теперь есть внук, – сказала она ему взволнованно и быстро. – Ты уже знаешь?
– Мне сказал Константин, – ответил Александр. – Твой муж… – он колебался. – Мне так жаль, Магги, так жаль…
– Как он нашел тебя, папа? Или это ты нашел его? Ты приедешь вместе с ним? – слова так и рвались из нее.
– Нет еще, Магги – но скоро… очень скоро.
Она услышал дрожь в его голосе.
– Но почему, папа? Почему?
– Пока это невозможно.
– Тогда я приеду к тебе!
– Нет, Магги.
– Ради Бога, не нужно… не нужно терять больше времени, – она умоляла. – Я люблю тебя, папа! Я так люблю! Все остальное неважно – неважно… ничто!
Мадлен рыдала, и голос ее обрывался, но она бросилась вперед, боясь потерять хоть секунду.
– Я знаю, что случилось тогда… той ночью в Цюрихе, но мне все равно… я хочу, чтоб ты приехал ко мне, приехал домой! Я хочу дать тебе Валентина… ты возьмешь его на руки… папочка!.. он такой чудесный… самый лучший ребенок на свете…
– Прости меня, Магги.
– За что? Что мне прощать?!
– Я знаю, что я наделал, Schatzli. И я никогда не смогу объяснить и искупить…
– Папа, не надо, это все…
– Нет, подожди, пожалуйста… Я просто хочу, чтоб ты знала, как я люблю тебя, Магги. Как я жалею обо всем, что случилось – больше, чем ты даже можешь представить – и чтоб ты знала, я буду пытаться… изо
