– Это была рискованная игра с моей стороны, – признался он.
– Опасная.
– Возможно. Но мне казалось, что я в достаточной степени знаю и катайев, и кассаров.
– Да, но ставки в этой игре очень высоки.
– Они гораздо выше, чем ты думаешь.
– Не понимаю, – признался я.
– Игра ещё не окончена, – сказал он, но от дальнейшего разговора отказался.
На другой день после моего прибытия в Тарию Гарольду удалось перепоручить свои обязанности командующего колонной фургонов кому-то другому, и он к вечеру прибыл во дворец Фаниуса Турмуса.
Днем и ночью, урвав всего час-другой для сна где-нибудь на ковре во дворце или устроившись прямо на каменной мостовой у разведенного часовым костра, мы с Гарольдом выполняли всевозможные указания Камчака, то принимая участие в штурме очередной удерживающей оборону тарианской внутренней крепости, то проверяя и выставляя на посты часовых. Силы тачаков были расположены таким образом, чтобы оттеснить не желающих подчиниться тарианцев в сторону двух городских ворот, сознательно оставленных открытыми и неохраняемыми, чтобы позволить всем как воинам, так и гражданским лицам покинуть город. С городских стен хорошо был виден поток беженцев, оставляющих Тарию. Они несли с собой провизию и вещи, которые им удалось захватить из объятых пламенем домов. Стояла поздняя весна – не слишком суровое время года, хотя и отличающееся нередкими затяжными дождями, значительно ухудшающими и без того несладкую судьбу беженцев. В связи с этим меня немало приятно удивил тот гуманный факт, что вдоль путей следования покидающих город тарианцев Камчак оставил емкости с питьевой водой и кое-какой провиант.
Я обратился к Камчаку за объяснениями, поскольку обычно в состоянии войны тачаки не оставляли на неприятельской территории ничего живого, уничтожая даже домашних животных и отравляя колодцы. Города, сожженные народами фургонов сотни лет назад, как говорят, продолжают до сих пор лежать в руинах, являясь пристанищем лишь для ветра да охотящихся за уртами слинов.
– Народам фургонов нужна Тария, – без обиняков ответил Камчак.
Для меня это было как гром среди ясного неба. С другой стороны, все выглядело совершенно логично.
Тария действительно явилась основным звеном, связывающим народы фургонов с городами Гора, своеобразными воротами, через которые всевозможные товары попадали на бескрайние равнины кочевников. Без Тарии существование народов фургонов, несомненно, было бы гораздо более скудным.
– А кроме того, – добавил Камчак, – народам фургонов нужен враг.
– Не понимаю, – признался я.
– Не имея общего врага, они никогда не объединятся, а не объединившись – однажды погибнут.
– Именно с этим и связана та игра, о которой ты говорил? – поинтересовался я.
– Возможно, – уклончиво ответил Камчак.
Однако я не чувствовал себя удовлетворенным; мне казалось, что Тария свободно могла выдержать гораздо большие разрушения, чем те, которые ей причинили войска тачаков: они, например, могли оставить открытыми для отступающих только одни ворота и позволить покинуть город не тысячам, а сотням тарианцев.
– И это все? – спросил я. – Это единственная причина, почему столь большому числу тарианцев позволено остановить город?
– У тебя, командир, несомненно, есть какие-нибудь дела в других частях города? – сухо сказал Камчак.
Я коротко кивнул, повернулся и, разочарованный разговором, покинул комнату. Давным-давно я понял, что нельзя давить на Камчака, если он не хочет говорить. Однако, успокоившись, я сам удивился его снисходительности. Испытывая жесточайшую ненависть к Тарии и тарианцам, он тем не менее не остался глухим к отчаянию своих беспомощных врагов и отнесся к безоружным гражданам с величайшей терпимостью и сочувствием, подарив им жизнь и свободу, позволив им беспрепятственно оставить город. Пожалуй, единственным с точки зрения тарианца исключением явились женщины Тарии, рассматриваемые не иначе как часть доставшейся победителю добычи.
Все немногое оставшееся у меня свободное время я проводил у дома Сафрара. Внутренние строения, входящие в его состав и отбитые тачаками, были укреплены при помощи булыжника и бревен, что превратило двор в одну большую баррикаду. Я регулярно проводил обучение тачаков стрельбе из арбалетов, десятки которых оказались в руках нападающих. В распоряжении каждого из отобранных мною воинов находилось по пять арбалетов и по четыре раба-тарианца, назначенных мной для заряжания оружия. Новоиспеченных арбалетчиков я расставил на крышах ближайших домов, кольцом огибающих строения Сафрара. Арбалет, уступая тачакскому луку в скорострельности, имеет тем не менее целый ряд преимуществ, важнейшим из которых являлась возможность ведения более прицельного и мощного огня, что – как я и добивался – в значительной степени затрудняло действия неприятельских тарнов, базировавшихся на главной башне – цитадели осажденных. Прошедшим у меня обучение тачакам уже в первый день удалось подбить четырех подлетающих к башне неприятельских птиц, хотя тарнсмены продолжали наносить нам урон. Однако все шло к тому, что скоро мы бы смогли контролировать воздушное пространство и над башней. Я, конечно, опасался, что известие о появлении у нас дополнительных видов вооружения вынудит Сафрара ускорить свое решение покинуть башню, но сообщение о четырех сбитых тарнах, очевидно, возымело совершенно иное действие, поскольку с бегством Сафрар явно не торопился.
Улучив минутку, мы с Гарольдом расположились перекусить у костра, разведенного прямо на мраморном полу дворца Фаниуса Турмуса. Рядом наши стреноженные каийлы расправлялись с тушей убитого верра.
– Большинство жителей, – сказал Гарольд, – уже оставили город.
– Это хорошо.
