утра!
– До утра! – поднял руку я в ответ.
Я смотрел, как он идет между фургонов, насвистывая какую-то тачакскую мелодию. Наверное, маленькая Херена ждет его в ошейнике и закованная в цепи.
Назавтра, я знал, назначен штурм последних убежищ Сафрара и башни, которую обороняют наемники Ха-Кила. Вполне возможно, завтра один из нас или мы оба погибнем.
Я обратил внимание, что боски, впряженные в мой фургон, выглядят накормленными и ухоженными, гривы их расчесаны, а рога и копыта тщательно отполированы.
Я передал поводья каийлы одному из охранников и устало поднялся по ступенькам фургона.
Глава 25. МНЕ ПОДАЮТ ВИНО
Я отворил дверь фургона и остолбенел от неожиданности.
На полу, устланном толстым ковром, под свисающим с потолка заправленным тарларионовым маслом светильником в желтой шелковой накидке спиной стояла девушка. Темные волосы ее были стянуты красной лентой, а от правой лодыжки к ошейнику для рабов тянулась тонкая металлическая цепь.
Услышав скрип двери, она обернулась и взглянула на меня.
– Это ты! – воскликнула она.
Руки ее потянулись к лицу.
Я стоял как громом пораженный, ожидая увидеть здесь кого угодно, но только не Элизабет.
– Ты жив! – воскликнула она. – Беги отсюда! Скорее!
– Почему? – удивился я.
– Он тебя увидит! Беги скоре! – она не в силах была оторвать руки от лица.
– Кто увидит? – Я ничего не понимал.
– Мой господин! – в отчаянии воскликнула девушка. – Пожалуйста, скорее уходи!
– А кто он? – спросил я.
– Тот, кому принадлежит этот фургон, – из глаз у нее полились слезы. – Я его еще ни разу не видела.
Я не сдвинулся с места – не хотел выдавать охватившего меня волнения.
Гарольд сказал, что Камчак пожаловал Элизабет воину, но не сказал какому именно. Теперь я это знал.
– Значит твой хозяин нечасто тебя навещает? – поинтересовался я.
– Он еще ни разу сюда не заходил, – ответила девушка. – Но он где-то в городе и может вернуться именно сегодня.
– Я не боюсь его! – ответил я.
Она отвернулась; цепи отозвались на ее движения легким звоном. Заметив мой взгляд, она плотнее закуталась в шелковое покрывало.
– Чье имя на ошейнике? – спросил я.
– Они мне показывали надпись, но я не знаю, – сказала она. – Я не умею читать.
Это, конечно, было правдой, она могла говорить по-гориански, но разобрать написанное была неспособна. Впрочем, грамотой не владели и многие тачаки, поэтому на ошейниках их рабов зачастую были выгравированы значки, символически показывающие, кому именно принадлежит данный невольник. Но даже умеющие читать или желающие составить о себе подобное мнение нередко рядом со своим именем также ставили личный знак, чтобы разобрать его были в состоянии другие, не владеющие письмом воины. Например, знак Камчака изображал четыре рога боска над двумя скрещенными кайвами.
Я вошел в фургон и приблизился к девушке.
– Не смотри на меня! – воскликнула она, отворачиваясь так, чтобы свет не падал ей на лицо, и закрывая его руками.
Я развернул к себе её ошейник; от него тянулась тонкая металлическая цепь. На девушке был сирик, которого под накидкой я сразу не заметил. Цепь от ошейника свисала вдоль тела, соединялась с ножными кандалами и заканчивалась на вделанном в стену кольце. На тарианском ошейнике девушки были выгравированы четыре рога боска и символ города Ко-Ро-Ба, который Камчак велел использовать как мой личный знак. Надпись на кольце гласила: «Я – женщина Тэрла Кэбота». Я поправил на девушке ошейник и отошел к дальней стене фургона: хотелось побыть одному и подумать.
Однако тут же мелодично зазвенели цепи на ногах у девушки, пристально вглядывающейся мне в лицо.
– Что там написано? – спросила она.
Я не ответил.
– Чей это фургон? – взмолилась она.
Я хмуро посмотрел на нее, и она тут же прикрыла лицо рукой, стараясь при этом, чтобы шелковая накидка плотнее окутывала её тело. Цепи, охватывающие её запястья, тянущиеся к щиколоткам и дальше к кольцу в стенке фургона, вызывали во мне ненависть Над прижатой к лицу ладонью блестели наполненные страхом глаза девушки – Чей это фургон?
– Мой, – ответил я.
