Его небольшие размеры позволяют пользоваться им на ходу, из седла, в чем проявляется его преимущество перед более мощным, однако не допускающим свободы действий в обращении длинным луком. В отличие же от арбалета малый лук не требует столь значительных затрат времени на подготовку к стрельбе, поэтому скорострельность его весьма высока. Тачакский воин, например, способен на полном скаку выпустить по мишени одну за другой двадцать стрел всего за какую-нибудь минуту.
Интересно отметить, что малый лук никогда не применяется наездниками на тарнах, возможно потому, что живущие в отдаленных от экватора широтах горожане практически незнакомы с каийлой и не видят для себя преимуществ в использовании оружия наземных всадников. А может, это объясняется устойчивыми традициями северян, доверяющих лишь тем видам вооружения, что проверены столетиями, и полагающих, что основным преимуществом наездника на тарнах является дальность действия его оружия, а не скорость и точность. Однако я полагаю, что основной причиной неуважительного отношения наездников к малому луку являются именно его небольшие размеры, он кажется им слабым оружием, игрушкой в руке настоящего воина.
Кто-то из команды стальных, завидя этот лук среди вооружения Гладиуса с Коса, шутливо спросил, не для детей ли этот лук? Понять их было можно, ведь они никогда не передвигались в седле каийлы и не имели дела с тачаками. Мне же кажется, что боевые действия в седле каийлы и в седле тарна имеют между собой много общего и малый лук так же достоин использования в горианском небе, как и в южных степях. Кроме того, я много времени уделил, тренируя моего тарна выполнять команды, подающиеся голосом, а это в значительной мере освобождало мне руки для оружия. Обычно тарнов приучают к одной команде – «табук», означающей «охотиться». К тому же мне хотелось научиться пользоваться, сидя в седле летящего тарна, легким тачакским копьем. Наездники весьма часто берут с собой в воздух притороченное к седлу тарна длинное горианское копье – действительно грозное в умелых руках оружие, но весьма громоздкое и маломаневренное, больше, по-моему, подходящее пехотинцу. Как род войск наездники на тарнах несколько сотен лет назад вышли из наземных вооруженных сил. Однако мне кажется, что даже при столь качественной перемене в условиях и специфике ведения ими боевых действий в их вооружении мало что изменилось: они лишь стремились усовершенствовать свое мастерство и выработать какие-то новые приемы применительно к изменившимся условиям, но ни в коей мере не пересмотреть своего отношения к самому вооружению. Мне всегда очень хотелось иметь свою собственную группу наездников, которую я сумел бы обучить обращению с совершенно новыми для тарнсмена и, безусловно, полезными видами оружия, но такой возможности у меня не было, и даже в Ко-Ро-Ба, моем родном городе, к моим идеям относились без достаточного внимания.
Я приторочил тачакский роговой лук и колчан со стрелами к седлу, уложив под рукой веревки и бола. Меч, как обычно, был при мне, а теперь я присоединил к нему ещё нож убийцы, извлеченный мной из спины несчастного Мипа, и тачакские седельные кайвы.
Со своими приготовлениями я едва не пропустил сигнал судьи к началу гонки, вслед за которым заградительная проволока, натянутая у тарнов перед грудью, упала на землю.
Птицы все, за исключением моей собственной, рванулись в воздух, оглашая воздух пронзительными криками и шумом мощных взмахов заработавших крыльев.
– На месте! – крикнул я, и мой тарн, с горящими глазами, дрожа от возбуждения, остался на стартовом насесте.
У всех находящихся поблизости вырвался крик разочарования. С трибун понеслись улюлюканье и удивленные возгласы.
Я взглянул на ложу Кернуса, убара города, и в насмешливом приветствии помахал ему рукой.
Тот смотрел в мою сторону, ничего не понимая, вцепившись в подлокотники кресла.
– Лети! – закричал, не выдержав, мой арбалетчик.
– Лети же! – кричали члены команды стальных.
Девять поднявшихся в воздух птиц уже достигали первого поворота над летным полем.
Я посмотрел на шесты с двадцатью деревянными насаженными на них головами тарнов, отмечавших количество кругов заезда. Заезд на приз убара – самый длительный по времени и самый утомительный для птиц в состязании тарнов. Но и приз за победу велик – тысяча двойных золотых монет.
– Лети! – скандировали на трибунах болельщики.
Я рассмеялся и прижался к шее моего тарна.
– Ну, Убар Небес, – сказал я измучившейся от ожидания птице, – пора!
С пронзительным воинственным криком единым взмахом мощных черных крыльев боевой тарн Ко-Ро-Ба ушел в небо. Я сильнее прижался к его шее, пряча голову от хлещущего мне в закрытое маской лицо, рвущего на мне одежду потока воздуха. Зрительские трибуны мгновенно слились для меня в единую пеструю, проносящуюся внизу полосу. Меня наполнило чувство ликования.
Мне хотелось, чтобы идущие впереди меня тарны к тому моменту, когда я их догоню, уже не летели одной группой, чтобы мне не бороться с ними за первенство при одновременном старте, где все лишь мешают друг другу, а обходить их одного за другим, если это, конечно, удастся. Я был уверен, что наездники получили указания Кернуса следить за тем, чтобы я в этом заезде не выиграл; очевидно, это было их главной задачей. Одному тарну весьма сложно блокировать сопернику проход через кольцо, но две птицы, действующие согласованно, великолепно справляются с этой задачей. А кроме того, отстав на старте, я хотел выявить среди участников заезда человека, в функции которого будет входить нейтрализация любого противника, создающего препятствия для достижения Менициусом победы. В том, что такой человек непременно участвует в заезде, я не сомневался.
И, наконец, я хотел как можно дольше оставаться позади Менициуса: меня нисколько не прельщала перспектива позволить ему раньше времени оказаться у меня за спиной с ножом в руке.
К окончанию первого круга я уже догнал идущую последней птицу и, выбрав удобный момент, обошел её ничего не подозревающего тарнсмена, вспомнившего о моем существовании, только когда на лицо ему упала тень от пронесшегося у него над головой тарна.
Трибуны огласились восторженными криками.
Это привлекло внимание идущего восьмым наездника, выступающего за золотых, и он, обернувшись в седле, устроился таким образом, чтобы держать меня в поле зрения.
К удивлению зрителей, но вовсе не к моему собственному, он начал управлять птицей так, чтобы я не мог его обойти, при этом сам значительно теряя в скорости.
