налетчиков из Порт-Кара, и за то, что подружил нас с длинным луком.
— Этот долг уже оплачен, — заверил я его.
— Значит, у нас больше нет долгов друг перед другом?
— Нет, Хо-Хак.
— Тогда будем друзьями, — сказал он, протягивая руку.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Знай, что на болотах у тебя есть друзья.
— Спасибо.
Хо-Хак попрощался с остальными и поднялся из-за стола. Его мощная широкоплечая фигура бывшего гребца на галерах заняла добрую половину дверного проема. Даже здесь, в зале, был слышен его громкий голос, когда он собирал во дворе своих людей.
— С вашего позволения, капитан, — откланялись Клинтус и Турнок. — Уже поздно.
— Спокойной ночи, друзья, — пожелал я.
— Спокойной ночи, — ответили они. Теперь за столом остались только я, Телима и Самос. Огромный зал опустел.
— Скоро утро, — заметил Самос.
— Да, до рассвета час, не больше, — согласился я.
— Давайте набросим плащи и поднимемся на башню, — предложил Самос.
Мы отыскали плащи, вышли из дома, пересекли внутренний двор и по узким ступеням поднялись на башню.
Отсюда нам видны были матросы с «Верны» и «Телы», выставленные Табом на посты. Большие морские ворота, перекрывающие канал, ведущий в город, сейчас были закрыты. Ренсоводы спускались по веревкам с крепостной стены, выходящей к дельте реки, и рассаживались по своим легким, сплетенным из тростника лодкам.
Последним со стены спускался Хо-Хак. Мы подняли руки. Он тоже махнул рукой на прощание и исчез за краем стены.
Болота отливали тусклым светом в неярком предутреннем сиянии трех горианских лун.
Телима посмотрела на Самоса.
— Значит, мне было позволено убежать из вашего дома, — сказала она.
— Да, — подтвердил Самос. — И тебе было позволено взять этот золотой браслет, чтобы Хо-Хак и его люди смогли узнать тебя по нему на болотах.
— Я встретила их очень скоро.
— Они ждали тебя.
— Я не понимаю, — призналась Телима.
— У меня были насчет тебя кое-какие соображения, — задумчиво произнес Самос. — Поэтому я и купил тебя, еще когда ты была ребенком.
— Bы воспитывали меня как свою собственную дочь, — с волнением произнесла Телима. — И вот, когда мне исполнилось семнадцать…
— Да, — перебил ее Самос, — с тобой обращались с крайней жестокостью, как с настоящей рабыней, и затем, через несколько лет, позволили бежать.
— Но почему? — воскликнула она. — Почему?
— Самос, — включился я в их беседу, — это от тебя несколько месяцев назад на заседании Совета капитанов я получил записку, где говорилось о необходимости увидеться и поговорить?
— От меня.
— Почему же ты отказался, когда я у тебя об этом спросил?
— Подвалы здания городского Совета капитанов показались мне неподходящим местом для обсуждения дел Царствующих Жрецов.
— Царствующих Жрецов? — с замирающим сердцем пробормотала Телима. Я рассмеялся.
— Место действительно не совсем подходящее, — признался я. — Но ведь когда записка была отправлена, тебя еще даже не было в городе.
— Верно, — согласился Самос. — Я надеялся, что в случае отказа эта простая уловка поможет мне отрицать связь между этой запиской и мной самим, ее отправившим.
— Впоследствии ты никогда не пытался снова установить со мной контакт, — заметил я.
— Ты не был к этому готов. Да и Порт-Кар нуждался в твоем присутствии.
— Значит, ты состоишь на службе у Царствующих Жрецов, — задумчиво произнес я,
— Да, — согласился он.
— И именно поэтому ты пришел на помощь тому, кто некогда тоже был у них на службе.
— Не только. Ты многое сделал для моего города. Именно благодаря тебе у Порт-Кара есть теперь свой Домашний Камень.
— Это имеет для тебя такое значение? — с удивлением спросил я у этого хищного, жестокого, бесчувственного ларла в облике человека, работорговца и убийцы.
— Конечно, — ответил он.
Мы отвели взгляды друг от друга.
В тающем свете горианских лун, серебрящемся на серой поверхности болот, беззвучно скользили по воде легкие суденышки ренсоводов, исчезающие в чернеющих вдали зарослях тростника.
— Возвращайся на службу к Царствующим Жрецам, — глядя мне в лицо, предложил Самос. Я старательно отводил глаза.
— Не могу. Я этого недостоин.
— В душе каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть зачатки трусости и жестокости, злобы и эгоизма, самолюбия и коварства, — всего того мерзкого и уродливого, что мы таим от всех окружающих, а зачастую и от самих себя.
Мы с Телимой удивленно посмотрели на него.
Самос не без некоторой нежности, совершенно для него неожиданной, положил одну руку на плечо мне, а вторую — на плечо Телиме.
— Человеческое существо, — продолжал он, — это хаотическое переплетение подлости и благородства, ненависти и любви, великодушия и эгоизма — всего того, что достойно величайшего презрения и не менее великого восхищения. В основе всех его поступков лежат мотивы высокие и низкие. Все это старые истины, но мало кто их понимает по-настоящему.
Я снова взглянул на болота.
— Значит, меня вовсе не случайно перехватили на болотах, на пути к Порт-Кару.
— Это не было случайностью.
— Хо-Хак тоже состоит на службе у Царствующих Жрецов?
— Он об этом не знает. Но много лет назад, когда он бежал с галер и вынужден был скрываться, я спрятал его у себя в доме, а позже помог ему добраться до болот. Поэтому с тех пор он иногда оказывает мне небольшие услуги.
— И что ты сказал Хо-Хаку насчет меня?
— Что мне стало известно о том, что вскоре один из жителей Порт-Кара будет проплывать по болотам.
— И это все?
— Ну, за исключением того, что им следует выставить Телиму приманкой для твоей поимки.
— Ренсоводы ненавидят людей из Порт-Кара.
— Да, — согласился Самос.
— Они могли убить меня.
— Да, определенный риск у меня, конечно, был.
— Ты с такой легкостью играешь судьбами людей, — заметил я.
— На карту поставлены судьбы миров, капитан, — возразил Самос. Я кивнул.
— Миску, Царствующему Жрецу, что-нибудь об этом известно? — спросил я.
— Нет, — покачал головой Самос. — Он бы этого не допустил. Но Жрецы, со всей их мудростью и проницательностью, слишком мало знают о людях. — Он тоже бросил взгляд на болота. — Есть люди,
