И тут прозвучал знакомый приказ. Я узнала эти звуки. Я их уже слышала. Мгновение спустя я уже сидела в той самой позе, которую осмелилась нарушить – снова на коленях, только теперь дрожащая от страха, а передо мной, расставив ноги и сложив руки на груди, стоял могучий чужестранец.
Изо рта текла кровь, приходилось сглатывать. В глазах просветлело. Бешено колотилось сердце. Он ударил меня! Скованная страхом, стояла я на коленях. Тогда я еще не понимала, как легко отделалась, учитывая тяжесть моего проступка. Во-первых, я заговорила без разрешения, а во-вторых – без разрешения нарушила положенную позу. Короче говоря, вызвала недовольство свободного мужчины.
Знай я тогда законы этого мира – радовалась бы, что не высекли. Как выяснилось потом, тогда мне делали скидки, которых девушке, лучше знакомой со здешними обычаями, не сделали бы ни за что. Позже на такие послабления рассчитывать уже не приходилось. Я и не рассчитывала.
Я стояла на коленях. Он – передо мной, расставив ноги, сложив руки на груди, смотрит сверху вниз. Изо рта текла кровь, и вместе с ней покидали меня иллюзии. Больше я не тешила себя смехотворными идеями равенства. Все эти жалкие претензии рассыпались в прах перед однозначной неопровержимой биологической реальностью, воплощенной в непререкаемом превосходстве мужского начала, в могуществе, которым наделила природа ЕГО, рожденного властвовать надо мною. Как обольстительна, должно быть, для мужчины распростертая у его ног женщина! А может быть, у ног мужчины, пришла пугающая мысль, во всяком случае подобного этому, и есть место женщины? Не в этом ли и заключается непреложный закон природы? Отношения доминирования и подчиненности повсеместно распространены в животном мире, неукоснительно соблюдаются у приматов. Никогда еще так ясно, так глубоко не проникала эта мысль в мое сознание. Испуганно взглянула я на моего властелина. Мой мир отринул, извратил биологические законы. Этот мир их принимал. И вот я на коленях, всецело в его власти.
Слава Богу, отвернулся. Но я замерла, боясь шевельнуться, застыла в изысканной и беспомощной позе, такой уязвимой, такой открытой, в позе горианских рабынь, которая, как узнаю я позже, зовется здесь позой наслаждения.
Он смотрел на послеполуденное солнце.
День в разгаре. Он лег и уснул. Я не меняла позы. На то не было позволения. Может, он оставил меня так в наказание. Не знаю. Но нарушить позу я боялась. «Конечно, – твердила я себе, – и правильно, ведь в любой момент он может проснуться и увидит, что я ослушалась, а может, он и не спит вовсе, только глаза прикрыл и ждет, когда я шевельнусь». Но в глубине души я знала: я не меняю позы, потому что он не разрешил, не отменил приказания. Я смертельно боялась его. Боялась нарушить позу. Я была послушна.
Наверно, больше двух часов простояла я так, на коленях. Он проснулся. Посмотрел на меня, но никакого знака не подал. И я продолжала хранить позу женской покорности.
Вечерело. Подобрав с земли сумку и бурдюк, он приладил их к ремню. Повесил на плечо меч в ножнах. Надел шлем. Поднял щит и копье.
Я больше не понесу свою ношу? Сумку, бурдюк? И щит?
Щелкнув пальцами, он разрешил мне двигаться. Я благодарно зашевелилась. Потянулась. И вдруг заметила: он наблюдает, как я тянусь, точно кошка. Покраснев, я замерла. Он обронил короткое слово – я снова потянулась всем телом, бесстыдно, с наслаждением. А он все смотрел, как я расправляю усталое тело, разгоняя кровь, потираю затекшие ноги. Вряд ли призналась бы я себе, что, будь я одна, каждое движение – потягивалась ли я, растирала ли ноги – выглядело бы совсем по-другому. И все же я это знала. Ни за что не призналась бы, что демонстрирую свое тело, по-женски красуюсь перед ним. И все же я это знала. Он рассмеялся. Рассерженно залившись краской, я навзничь легла в траву. Можно придать телу любую позу – даже самую естественную, но, если оставаться в ней слишком долго, тело затекает. Кстати, девушке, сидящей в позе горианских рабынь (если только она не наказана и не должна сидеть не шелохнувшись), позволяются некоторые вольности, которыми она и пользуется, не меняя позы. Время от времени оживленно привстает с пяток, скользит руками по бедрам, поводит плечами, животом, поворачивает голову, глаза у нее живые, блестящие, девушка разговаривает, смеется, и каждый дюйм, каждая клеточка ее тела искрится жизнью, поет от счастья. Любая девушка знает: тело привлекательно в движении. Даже в этой, на первый взгляд застывшей позе наслаждения едва уловимыми движениями тело выводит нежную манящую мелодию. Как прелестно это сочетание кажущейся неподвижности и оживления, какую невероятную силу таит оно в себе! Да, силу. Я думаю, не один хозяин пленился чарами коленопреклоненной женщины. Что за мучительное наслаждение – своей властью заставить полностью раскрыться перед тобой – и все же не утратить твердости, не угодить в эту обольстительную западню; познать беспредельное наслаждение – и устоять перед девичьими уловками; заставить ее все отдать тебе – и оставить коленопреклоненной.
Я лежала на спине в траве. За такого хозяина девушки бьются не жалея сил. Сквозь ветви деревьев я взглянула в небо. Темнело. Мужчина, с которым – вернее, в полной власти которого – я была, куда-то ушел. Я не боялась, что он не вернется. Он ведь на меня не сердится. Я же видела, как он смотрел на меня, слышала его смех.
На Земле юноши меня не слишком занимали – ну, льстило немного их восхищение. И хоть приятелей у меня было немало, никаких вольностей я не допускала. Целоваться с ними как-то не тянуло. Стоило кому- нибудь попытаться – я отшатывалась и с твердым «нет» оскорбленно отталкивала наглеца прочь. Они краснели, извинялись, заикались. Злилась ли я? Они казались такими жалкими! Злилась ли? Прощала ли? Допускала ли мысль о том, чтобы встречаться с ними снова? Возможно. Но какой же я им казалась?
Я лежала в траве и улыбалась.
Так какая же я? Неведомая прежде чувственность пробуждалась во мне. Я смутно начинала осознавать, что значит полностью, без остатка отдать себя мужчине.
Перед мысленным взором встал незнакомец. Я тихонько рассмеялась. Он не мальчик. Мальчиками я повелевала. Но рядом с этим непонятным могущественным мужчиной, в чьей власти я теперь, я знала: повелеваю не я. Он – всевластный повелитель. Скажи он хоть слово – и я брошусь выполнять приказание. Что за бешенство, что за буря ревности всколыхнулась бы в душах моих прежних юных поклонников, доведись им одним глазком взглянуть, как безотказно, с какой лихорадочной поспешностью повинуется эта надменная красавица, которой до них и дела не было, щелчку пальцев настоящего мужчины! Как ненавидели бы, как боялись они его! Как завидовали бы этому походя утвержденному владычеству над красотой! Как безгранична его власть над ней! Им такое не под силу. Они даже угодить ей не умели. А ее страшит только одно – что она не сумеет угодить ему.
Я лежала в траве нагая. В чужом мире, отдавшем меня в руки мужчины, каких, казалось, и не существует на свете. Холодная, надменная, самоуверенная – я была слишком хороша для мужчин. И вот холодею от страха, что не сумею угодить одному-единственному – тому, в чьей власти я теперь. Неведомая доселе чувственность поднималась во мне. Я смутно начинала понимать, что значит отдать себя мужчине всю, без остатка. Только предоставится ли мне такая возможность – отдать себя? Может, я не стою такой чести? Похоже, в этом мире мужчины получают все, что пожелают. Надо полагать, привилегия отдать свою
