Первые пару секунд ничего не происходило. Рабочие застыли на месте, все еще сжимая руками воздух, как будто держась за ящик, который давно уже грохнулся вниз. Они таращились на меня. Я – на них. Потом они посмотрели вниз, на менестреля.
– Это он! – закричали все разом. – Детоубийца!
Не зная, что делать, я истово перекрестился, надеясь, что Бог ниспошлет мне озарение. Должно быть, крестное знамение меня и спасло, потому что я вдруг почувствовал, что становлюсь как бы невидимым. Никто не обращал на меня внимания. Я стоял и смотрел, неприкосновенный, на сцену, что разыгрывалась у меня под ногами: ибо рабочие стряхнули с себя оцепенение и, прогнав всякую нерешительность, бросились на менестреля.
Совершенно беспомощный, я не мог вмешаться в историю, из которой меня так внезапно исключили. Я подобрал свою рясу и бросился наутек. Улицы полнились громкими воплями и слухами о вершащемся отмщении. Где-то по пути я выронил лютню; я не помню, где и как это случилось, – она просто пропала, как исчезает из памяти сон, когда мы просыпаемся. Да, пока я пробирался вперед сквозь толпу, что текла мне навстречу, у меня было странное ощущение, будто я возвращаюсь к Реальности. Перед мысленным моим взором стоял лишь манускрипт, что ожидал меня в библиотечной тишине.
Разумеется, я нашел книгу в точности, как оставил: открытой на той же странице, в окружении других мудрых книг, которые я отобрал для работы. Все еще не отдышавшись, я уселся на скамью и украдкой взглянул на своих собратьев-книжников. Никто не взглянул в мою сторону. Одни были заняты размышлениями, другие что-то писали в книгах своими гусиными перьями. Постепенно дыхание восстановилось. Строгая библиотечная тишина уняла мое бешеное сердцебиение. Я окунул перо в чернильницу и возобновил прерванную работу. Стены в библиотеке были достаточно толстыми, да и ряды книг поглощали все звуки с улицы. Я отложил перо и встал, чтобы закрыть окно. Ставни я тоже закрыл, от греха подальше.
Пролог певцов-горлопанов
– Отлично сработано, – говорит шут, когда монах замолкает. – Ты действительно отличился.
Монах: Я был тогда молодым и невинным.
Первый певец-горлопан: Ты видел голову менестреля, насаженную на пику?
Второй певец-горлопан: Его труп на веревке?
Третий певец-горлопан: Ты закончил свой трактат?
Второй певец-горлопан: Теологический.
Третий певец-горлопан: В общем, трактат.
Монах: Э… мой «pudendae»?
Шут: Я попросил бы! Соблюдайте приличия, господа. Здесь дамы.
Пьяная баба пускает ветры и громко хохочет. Монашка, избравшая путь покаяния, поднимает глаза к Небесам, надеясь на гром среди ясного неба. И тут вступает пловец (вы еще про него не забыли?), продолжая нападки.
Пловец: А подскажи мне, святой отец, где эта знаменитая библиотека в Брюгге. Просто мне любопытно.
Монах: Библиотека…
Пловец: Странно. Я прожил в Брюгге почти всю жизнь, но что-то не помню там библиотеки.
Монах: Ну, это было давно… тебя тогда и на свете не было.
Монах видит складочки недоверия на лицах слушателей. Его макушка покрывается испариной.
– Надеюсь, никто из вас не сомневается в правдивости моего рассказа, – взрывается он. – А если кто сомневается, то пусть так и скажет. Но все, что я рассказал, это чистая правда. До единого слова.
Шут: Слово само по себе – всегда правда. Важны не слова, а их порядок.
Певцы-горлопаны: Правильно, это все относительно.
Монах: Нет, не все.
Певцы-горлопаны: Это все субъективно.
Монах и Монашка: Нет!
Похоже, что назревает новое противостояние. Певцы-горлопаны о чем-то шепчутся, сбившись в тесный кружок, ни дать ни взять заговорщики. Все внутри у монаха дрожит и трепещет, и он хватается обеими руками за край стола, так что у него белеют костяшки пальцев.
Певцы-горлопаны: Слушайте. Теперь наша очередь.
Рассказ певцов-горлопанов
Давным-давно в славном городе Вормсе жил-был один лекарь по имени Ганс.
~
~ Иероним был знахарем-шарлатаном; и что хуже всего, он был рыжим. И жил он в городе Вормсе, и кормился за счет того, что дурачил невежд и простаков.
Известный в городе человек, ученый; честный и добропорядочный.
~
~ Когда у него умерла жена – женщина, кстати сказать, богатая, – он похоронил ее на кладбище для нищих.
