— Я простила ее и Эверта. А что еще мне оставалось? Я хотела сохранить и семью, и наш клуб друзей. Поэтому мы договорились держать это в тайне и сохранять видимость прежних отношений. Но опять назвать ее своей подругой я смогу не скоро. Честно говоря, я думала, что Ханнеке рассказала тебе об этом. Вы же так близки. Обещай, что никому об этом не скажешь. Даже Михелу.
Она наклонила голову, и показалось, что она сейчас опять заплачет. Я обняла ее за плечи, притянула к себе и стала гладить густые светлые волосы, пахнущие духами.
— Ты можешь мне доверять. Я буду молчать как могила.
Она подняла голову и загнанно посмотрела на меня.
— Эверт оказался в ужасном положении, когда они прекратили отношения. Думаю, это стало последней каплей. Ханнеке что-то сломала в нем, что-то нарушила. В ней самой есть что-то деструктивное, ты не находишь? Яркая женщина. Много курит, много пьет, всем рубит правду в глаза. Мне иногда казалось, что она, как и Эверт, подвержена депрессии. И это они друг в друге признали. Но я не упрекаю ее. Единственный, кто заслуживает упреков, это я сама. Я должна была видеть, как болезнь овладевает им, я знала, что у него опять проблемы. Но не хотела замечать. Как глупо… Я была слишком погружена в свои беды, в свое раздражение, я просто не обращала на него внимания.
Губы ее дрожали, у меня внутри все сжалось. Я боролась с собственными слезами и с малодушным чувством, что не смогу все это выдержать. Я хотела быть рядом с Бабетт, у меня не было пути назад. Она явно выбрала меня, чтобы поделиться своей тайной, я не могла обмануть ее доверие и смалодушничать. Но все-таки мне стало страшно.
Бабетт тяжело навалилась на меня.
— Как мне хорошо у тебя, Карен, — всхлипывала она и благодарно потерлась о мою руку. — Ты очень теплый человек… Я бы сейчас, наверное, просто с ума сошла без тебя. Если тебе когда-нибудь будет плохо, знай, что я тоже готова тебе помочь.
Я гладила ее спину и прислонилась головой к ее голове, удивляясь, как легко она поддается на ласку, хотя раньше мы никогда не прижимались друг к другу так близко. Даже с Ханнеке мы никогда не были в таких физически близких отношениях, мне были всегда противны эти телячьи нежности между женщинами как проявление дружбы. И вот теперь мы с Бабетт лежали на диване, тесно сплетясь телами, и я не чувствовала никакой неловкости.
— Приятно это знать. Но сейчас мы говорим о тебе, мы все поможем тебе выбраться. Ты не одна.
— Какая ты милая. Правда. — Она выпрямилась, потянулась ко мне губами и поцеловала. Потом встала и протянула мне руку, чтобы помочь мне встать с дивана.
— Ну, теперь надо идти спать. Прижмись покрепче к своему милому мужу.
— Спать? Я уже совсем разучилась.
По ее лицу скользнула грустная улыбка.
— Когда-нибудь все будет хорошо, я постоянно говорю себе. Как бы тяжело мне ни было теперь, жизнь продолжается. И я твердо решила не упиваться своим горем.
Я плохо спала и проснулась с чувством паники. Ханнеке. С ней было что-то не то, и вчера я не очень это поняла. Ясно, что у нее проблемы, она хотела побыть со мной наедине, чтобы поговорить об этом, а я отвергла ее откровенность, ушла от нее, бросила, осудила ее резкие слова, вместо того чтобы попробовать понять, как положено настоящей подруге. Если бы я не отвернулась от нее, она бы не исчезла. Она, может быть, сама призналась бы мне в своих отношениях с Эвертом, рассказала бы, в чем причина ее тоски. Как я могла осуждать ее, не выслушав сначала ее вариант рассказа? А ведь она всегда так хорошо относилась ко мне. Она — единственный человек, с кем я действительно могла разговаривать. Я осознала, как трудно для нее было скрывать от меня, что она влюблена в Эверта, и что она не рассказала мне об их отношениях не от недоверия ко мне, а из уважения. Она не хотела обременять меня своей тайной, решила сама найти выход.
Я посмотрела на часы. Четверть седьмого. Еще пятнадцать минут — и будильник разбудит Михела, который в семь обычно выходит из дома. Все прекрасно рассчитано — как раз перед тем, как час пик разразится во всем неистовстве. Если я пыталась пожаловаться, что он так рано уезжает, он неизменно отвечал, что, конечно же, предпочитал бы сидеть с семьей за завтраком, чем стоять в пробке, но раз уж у него была собственная фирма, то он как директор должен был приходить на работу до девяти часов. На мое предложение поменять как-нибудь свой распорядок дня и посмотреть, действительно ли так хорошо завтракать дома с семьей, а не стоять в пробке, он только смеялся. Не удивительно поэтому, что мы, сидящие дома женщины, предавались романтическим фантазиям о других мужчинах, ведь наши мужья ежедневно бросали нас. Мы могли отбиться от рук, истосковавшись по мужскому вниманию.
Я выпрыгнула из постели, сунула ноги в замусоленные розовые тапки и вышла в коридор. Я хотела принять душ до того, как девочки проснутся и согреют холодный дом энергией своей шумной возни. Из ванной раздавался шум душа. Бабетт, очевидно, проснулась так же рано, как я.
Я включила отопление сильнее, поставила чайник, вынула газету из почтового ящика и включила радио, после этого намазала детям бутерброды в школу. Михел и Бабетт наверху пожелали друг другу доброго утра. Когда я взяла газету, взгляд мой упал на мобильный. «Новое сообщение» — высветилось на экране.
Милая К., прости за вчерашнее. Мы можем увидеться завтра? К вечеру опять буду в Б. Целую, Хан.
12
В кафе «Бильярд» пахло растопленным камином и имбирным печеньем, было шумно и тесно. Я нашла столик у окна и заказала пиво в надежде, что от него как-то приду в себя. У меня была такая головная боль, что казалось, будто мозги медленно выдавливают глаза из глазниц, это было из-за недостатка сна и избытка алкоголя. По опыту я знала, что эти симптомы могут временно исчезнуть только в том случае, если выпить еще.
Я нервно разглаживала мохнатую скатерть, ковыряла толстую белую свечу и отщипывала кусочки от картонной подставки для пива, выглядывая в окно и поджидая Ханнеке. Я чувствовала, что сегодня она собиралась рассказать мне все, и решила выслушать ее без предубеждения. Трудно занять промежуточную позицию между ней и Бабетт, но я действительно очень хотела воспринимать их обеих с возможно большей объективностью и участием. В любом случае, я хотела приложить все силы к тому, чтобы смерть Эверта не привела к распаду нашего «клуба».
За окном постепенно сгущались сумерки. Я допила свое холодное пиво и взглянула на мобильный. Ханнеке опаздывала уже больше чем на четверть часа. Я попыталась ей дозвониться, но попадала на ее автоответчик. Домашний телефон у нее тоже не отвечал. Ханнеке опаздывала постоянно, обычно меня этот мало волновало, но сейчас стало сильно раздражать. Как она может заставлять меня ждать ее, когда я в таком состоянии, когда я сдвинула горы, чтобы приехать на встречу с ней! Я даже пристроила куда-то детей на то время, пока Бабетт с Анжелой уехали в город выбирать надгробный камень для могилы Эверта! Я заказала еще одно пиво и решила ждать, пока пиво не закончится. После этого я собиралась уйти и посмотреть, что она будет делать.
Я смотрела из окна на голые деревья, растущие вокруг церкви. И как только ей могло прийти в голову ставить меня в такое дурацкое положение после всего, что произошло? Я попробовала позвонить ей еще раз, чтобы, по крайней мере, оставить сообщение на голосовой почте о том, что обо всем этом думаю. На этот раз трубку подняли.
— Добрый день…
— Э-э, это Карен, можно поговорить с Ханнеке?
