могут только влюбленные. Да, я в него влюбилась. Хмельной туман, в котором я пребывала сейчас, сидя рядом с ним, несомненно был туманом влюбленности. И в этом не было ничего хорошего. Мне нужно было выбираться из него до того, как это чувство станет слишком сильным, и я на самом деле поверю в отношения с ним и буду готова пожертвовать всем на свете. Я знала себя и по опыту понимала, что могу потерять сама себя, если влюблюсь.
Симон положил на мою ледяную вспотевшую руку свою теплую ладонь и перехватил мой взгляд.
— Ты красивая, блестящая женщина, Карен. Мне ужасно приятно сидеть и просто говорить с тобой.
— Я думаю, нам больше не стоит этого делать.
Эта фраза далась мне с огромным трудом.
— Да, это неразумно. Но потрясающе! — сказал он.
— То, что было позавчера, это на самом деле было великолепно, и я никогда этого не забуду, но на этом надо остановиться. И это должно остаться только между нами.
Он фыркнул и засмеялся.
— Господи, конечно, это само собой. В таких вещах никогда нельзя сознаваться, никогда. И ты должна мне это обещать. Не сознаваться. Это то, что только между нами, больше это никого не касается.
— Что это было, Симон? Что на нас нашло?
— К этому давно шло. Мы старались избегать друг друга, но позавчера… Это было уже неизбежно.
— Я чувствую то же самое. Но я никогда не думала, что способна на такое. Ты не чувствуешь себя виноватым?
— Девочка моя, не надо этого делать. Есть вещи, которые надо себе позволять. Пока никто об этом не знает и ты не берешь себе в голову всякие глупости… Мы живем один раз и вечная верность — это звучит прекрасно, но не для нашего времени.
— Что ты имеешь в виду под глупостями?
— Что ты в меня влюбилась, что ты хочешь уйти от Михела. Для меня всегда было ясно как белый день, что я никогда не брошу Патрицию. Что бы ни случилось. Мои дети должны вырасти с папой и мамой, и даже если это один большой спектакль, все равно это лучше, чем разрушенная семья. От этого еще никто не стал счастливее.
Его слова были для меня как удар под дых. Не оттого, что я думала, что он оставит ради меня семью или я сделаю это ради него, или что он влюблен. Прямота, с которой он все это сказал и из которой было понятно, что он не влюблен, оказалась такой рутинной, такой холодной, что я поежилась и покраснела, как будто меня поймали на лжи. Я вдруг не нашла слов, чтобы ему ответить, и только кивала, судорожно улыбаясь.
— Я рад, что ты тоже так думаешь, — сказал он, поглядывая на часы. — Я тебе позвоню, мне нужно работать.
Он включил телефон, и тот немедленно запищал.
По гравиевой дорожке мы прошли к машине. Над головой висели серые облака, из которых в любой момент мог политься дождь. Ветер стих, но было очень промозгло. Симон открыл мне дверь. Я быстро шла за ним, я не знала, куда себя деть. Я чувствовала себя отвергнутой.
Когда я собиралась сесть в машину и протиснулась мимо Симона, он обнял меня за талию и прижал к себе.
— Ты говорила серьезно, что это больше не повторится?
Большими пальцами он гладил мой бок.
— Да. По-моему, в клубе гурманов и так достаточно проблем. И кроме того, я не такая…
— Какая?
Он осторожно взял мою руку и стал играть пальцами. Мне хотелось почувствовать к нему отвращение и ударить его. Хотелось расплакаться у него на плече.
— Женщина, которая завязывает интрижку, чтобы развлечься.
— То есть то, что мы сделали, было ошибкой? Ты жалеешь?
Он пытливо смотрел на меня, а я пыталась смотреть на него как можно более нагло и равнодушно.
— Я не жалею. Было очень хорошо, но это не стоит всех нервов и стресса. По крайней мере, я не могу с этим жить.
Я осторожно высвободилась из его рук.
— Клуба гурманов больше нет, дорогая. Он обанкротился, финита, крышка. Мне это очевидно. То есть ради них ты не должна…
Он нежно погладил пальцем мое лицо.
— Я думал о тебе иначе.
Он наклонился ко мне и поцеловал мочку уха. От его горячего дыхания я вмиг покрылась мурашками.
— А как?
— Я думал, ты свободная женщина. Без страхов…
«Так и есть, — подумала я, — я хочу такой быть. Но начинать что-то с тобой — это самоуничтожение. Я хочу вернуть здравый разум, покой в мыслях, я хочу быть довольной собой, отпусти меня, пожалуйста». Но я этого не сказала. Вместо того чтобы оттолкнуть, я поцеловала его и пустила его руки к себе под свитер. Никто еще не целовал меня так потрясающе, как Симон. Еще никогда мои груди не жаждали чужих прикосновений так, как Симона.
— Мы можем еще немного проехать, — сказал он, тяжело дыша, в то время как его мобильный пищал и звенел не переставая, благодаря чему я вовремя пришла в себя.
— Было бы неплохо, — сипло ответила я и оторвалась от него.
Симон отвечал на звонки, я села в машину, мое сердце готово было выскочить. Откуда-то издалека все время раздавался странный звонок. Я проверила свой мобильный, посмотрела под ногами, на заднем сиденье, в бардачке и, наконец, заметила портфель Симона, стоящий за моим сиденьем. Странный звонок доносился именно оттуда. Видимо, у него было два телефона. Я постучала по стеклу, показала на портфель и на телефон, в ответ на это он, продолжая разговаривать, кивнул мне, чтобы я передала ему мобильный. Я вытащила тяжелый кожаный портфель из-за сиденья, расстегнула замок, достала малюсенький, яростно вибрирующий телефон, открыла окно и подала его Симону.
Когда я закрывала портфель, мой взгляд упал на стопку листов, на которых был напечатан адрес электронной почты Ханнеке. Я судорожно просмотрела их, краем глаза поглядывая на Симона. Он стоял, повернувшись ко мне спиной.
В каком-то припадке я вытащила один листок, смяла и сунула в карман. Потом закрыла портфель и аккуратно поставила за сиденье.
— Это Иво, — буркнул Симон, усаживаясь рядом со мной. Он выглядел так, будто за несколько минут постарел на десять лет. Лицо побледнело, морщины у уголков рта словно стали глубже.
— Господи, Карен, что же с нами не так? Может, это наказание? Может, все было слишком хорошо? Иногда я так думаю. Что это цена за успех и за счастье. За это мы получаем такие удары. Мы что-то должны понять. Но что? Что, мать твою!
Он перешел на крик и упал головой на руль. В глазах стояли слезы.
— Я не могу этого выдержать! Что я ничего не могу сделать! Совсем ничего! Он совсем раздавлен… А дети…
Он поднял на меня глаза, полные слез.
— Они должны ее отпустить.
Его подбородок дрожал. Я открыла окно и вдохнула холодный, влажный воздух, чтобы меня не стошнило.
