— У тебя еще хватает духу заявляться сюда и во время службы болтать со мной! И это после того, что ты выкинула! Почему ты мне солгала? Почему ты раструбила всем о вещах, которые я никогда не говорила? — яростно набросилась на нее я. Она только искоса посмотрела на меня холодными голубыми глазами и пожала плечами.
— Иногда так надо. Чтобы сдвинуть воз с мертвой точки. И хотя ты, возможно, и не говорила этого, я знала, что у тебя были сомнения. Да и что за подруга ты была бы, если бы их у тебя не было? Но можешь успокоиться, я жестоко наказана за свои методы работы. Меня отстранили от этого дела…
Она опустила глаза и стала ковырять своим грубым ботинком траву.
— Симон подул в свисток, хоп — и меня уже нет. Ну и ладно. Ты тоже, я смотрю, впала в немилость.
— Благодаря тебе.
— Давай, вали все на меня. Вы всегда так делаете. Если ты садишься за руль пьяный в дым и тебя останавливают, мы — последние гады. Но если одного из твоих котов давит какой-нибудь выпивоха, тут гадами оказываемся мы. И при этом вы кричите, что на улицах беспорядок, что должно быть больше полицейских. Но всеми возможными способами уклоняетесь от налогов. Как будто законы не для вас.
— Тебе надо вступить в социалистическую партию. Тогда сможешь копать еще глубже…
— Заткнись. — Она достала из-за уха самокрутку и закурила.
— И ты еще имеешь наглость обвинять Симона, хотя сама превысила полномочия, — сказала я.
Дождь усилился. Я подняла воротник пальто.
— Я видела, как эта женщина, которая там так радостно смеется на фотографии в окружении своих детей, твоя подруга, — она с упреком показала на меня рукой, — корчилась в судорогах на тротуаре. В комнате я обнаружила ее сумочку. Ее мобильный, полный номеров ее друзей, ее ежедневник с фотографиями детишек, полный записей о встречах. Я сразу же поняла: это сильная, пользующаяся успехом, жизнерадостная женщина, люди такого типа не бросаются с балкона от несчастной любви. Поверь мне, я видела много самоубийств. И если бы ты сама видела ее там, ты бы тоже решила найти убийцу, чего бы это ни стоило.
Михел вернулся и раздраженно стал махать мне, чтобы я шла к нему.
— Мне надо идти. Но я хочу поговорить с тобой, — шепнула я, и Дорин посмотрела на меня с наигранным удивлением:
— Она хочет поговорить. Господи Боже мой! Мне уже нечего тебе сказать. Я не веду это дело.
Она жадно затянулась своей самокруткой, и ее глаза посветлели.
— Хотя поговорить-то можно. Позвони, у тебя есть моя карточка.
Спрятавшись под бесчисленными зонтами, все прощались с телом Ханнеке, которое медленно опускалось в могилу. Я не рыдала так даже на похоронах своей матери, нос и глаза у меня совершенно опухли от слез. Я плакала не только потому, что потеряла Ханнеке, я потеряла все. И теперь я стояла здесь, чужая всем, даже собственному мужу. Он пробовал утешать меня, мягко поглаживал, давал носовые платки, нежно сжимал руку, но это только усиливало мои рыдания. Я не могла оторваться от большой черной ямы, куда навсегда исчезла Ханнеке, даже когда большинство присутствующих уже пошли к залу, где были приготовлены семга и шампанское. Я все продолжала стоять под дождем, грязь просачивалась мне в туфли. Михел осторожно потянул меня за собой, но я отказалась идти. Не обращая внимания на дождь, который, все усиливаясь, падал с неба, я неотрывно смотрела на лепестки роз, которые дети под руководством Патриции по очереди бросали на гроб.
— Ханнеке, — шептала я. — Ханнеке, я все узна?ю. Ты была такая смелая… поэтому ты была моей лучшей, самой лучшей подругой, я только сейчас это поняла. Ты была самой смелой, прямой, честной. И я сделаю все, чтобы твоя смерть не прошла им даром. Они не уйдут от возмездия. Обещаю тебе.
Кто-то взял меня за плечо.
— Эй, девушка, что ты тут бормочешь? Смотри, не простудись…
Симон. Капли дождя стекали по его волосам, по лицу, скользили по носу к чувственному рту.
— И что ты ей обещаешь?
— Не твое дело.
— Пойдем, я отвезу тебя домой. Ты мокрая насквозь.
— Ты сам мокрый. Ты что, не пойдешь к ним? Пить шампанское, «как хотела бы Ханнеке»?
— Не надо так цинично. Не я это устраивал.
— Значит, твоя жена. Баба, которая еще неделю назад называла Ханнеке «опасной сумасшедшей»? Хотя ладно, у вас есть причина, чтобы откупорить шампанское. А может, мне пойти с тобой и показать твоей жене милые SMS-ки, которые ты мне присылал?
— Ну и отлично. Михел тоже там. И ему будет интересно на них взглянуть.
Он крепко обнял меня за талию и притянул к себе.
Я вырывалась, воткнула каблуки в землю и толкнула его локтем между ребер.
— Отпусти меня, Симон, не выставляй меня посмешищем в глазах всех.
Он холодно посмотрел на меня, на скулах напряглись желваки.
— Ты ведешь очень глупо, Карен. Пойдем ко всем, будь сильной женщиной, или иди плакать домой. Поскорей бы это кончилось. Не надо больше драм. Живи нормально, нам всем надо жить нормально.
Он сказал это так настойчиво, что я испугалась.
— Хорошо. Я пойду с тобой. Заберу Михела и детей и пойду домой. Но ты оставь меня в покое. Не посылай сообщений, не звони. Пожалуйста, давай договоримся, что ты тоже будешь вести себя нормально.
— Если это то, что ты хочешь, я уважаю твое решение. Я не буду больше тебя беспокоить.
— Прекрасно.
Он повернулся и пошел прочь. У меня подгибались колени, и больше всего на свете мне хотелось прокричать его имя.
28
В квартире Дорин Ягер царил неописуемый беспорядок. Узкий коридор был загроможден поставленными друг на друга коробками, от кошачьего туалета рядом с дверью тошнотворно воняло аммиаком, пол был завален резиновыми сапогами, тапочками, горными ботинками, были даже розовые пляжные шлепанцы, которые кто-то зашвырнул сюда как будто в порыве гнева. И это был только холл. Мойка в маленькой кухне была заставлена стопками грязной посуды двухдневной давности, мусорный бак ломился от мусора. Апельсиновая кожура рядом дополняла картину.
— Не обращай внимания на бедлам, — сказала еще не переодевшаяся из халата Дорин, переступив через пачку старых газет.
Не обращать внимания было невозможно.
— Ты только что переехала или собираешься переезжать? — спросила я, показывая на ящики на столе, полные банок и бутылок.
— Да это моего бойфренда. Он от меня уходит. Завтра.
— Ах, прости… — Я в нерешительности остановилась посреди комнаты, Дорин тем временем переложила стопку одежды с одного стула на другой.
— Да ничего. Так лучше. Я буду только рада, когда все это, — она несколько беспомощно развела вокруг руками, — закончится. Раздел имущества… все эти воспоминания, которые ко всему здесь так и липнут. Хочешь кофе?
— С удовольствием.
Была суббота. Я сказала Михелу, что хочу на денек поехать в Амстердам за покупками. Бабетт собралась было со мной, но я сумела отделаться от нее, сказав, что мне надо побыть одной. Она сразу же поняла это и предложила придумать что-нибудь интересное с детьми. Когда я уходила, Михел нежно поцеловал меня в губы.
