покрытым красными пятнами. Было что-то комичное в его фигуре: наручники слева, огромный пистолет на худенькой заднице справа, голубая рубашка велика в плечах. Он, видно, слишком буквально понял лозунг «Фуражка всем к лицу». Я не могла себе представить, что он заковывает в наручники агрессивных наркоманов, но он проходил по полицейскому участку с таким видом, как будто был Арнольд Шварценеггер собственной персоной.
Мы прошли в скудно обставленный кабинет, и Йохан Виттеброод, как он представился, предложил мне удобный стул и спросил, не хочу ли я кофе или чаю. Потом он извинился и пошел за кофе. Полицейские, смеясь и болтая, проходили по коридору, и я изо всех сил вслушивалась в то, что они говорят, мне казалось, что это очень интересные вещи. Я начинала нервничать все больше и больше.
— Ну что же, госпожа Фос, расскажите, что привело вас в полицию?
Виттеброод непринужденно откинулся на спинку стула, сплетя пальцы на своей чашке. Я нервно помешивала пластмассовой палочкой некрепкий кофе.
— Мне угрожают. Во всяком случае я очень беспокоюсь…
— Хм. И вы кого-нибудь подозреваете?
— Нет, я не знаю.
— В чем выражаются угрозы?
— Ну, я получаю письма. А вчера мне прислали дохлую, вонючую крысу. Письма я принесла с собой. Крысу, конечно, нет.
С моих губ сорвался нервный смешок, за который мне сразу же стало стыдно. Я вынула письма из сумки и положила их на стол.
— Значит, вы только получали письма? Телефонных звонков, неожиданных посетителей не было?
— Нет.
Виттеброод мельком взглянул на бумаги на столе.
— Госпожа Фос, вот в чем проблема. Угрожать кому-либо — дело наказуемое. Но записать угрозу на бумаге — в принципе нет. Вы, возможно, и воспринимаете письмо как угрозу, но на деле угроза здесь не прямая. Если бы вы знали, сколько народу посылают и получают такие странные письма. Мы не можем расследовать все случаи. Авторы большей части этих писем крайне редко приводят свои намерения в исполнение.
Я начинала злиться.
— Господин Виттеброод, меня совершенно не интересует, что думают по этому поводу авторы большей части этих писем. Я чувствую, что этот человек действительно собирается что-то предпринять. У меня двое маленьких детей, которых я воспитываю одна. Может быть, вы все-таки прочитаете письма, тогда вы поймете, что у меня есть все основания опасаться.
Он взял письма в руки и быстро просмотрел их.
— М-да. Письма ужасные. Я понимаю, почему вы так расстроены. — Он посмотрел на меня с участием. Их там хорошо учили, в этой полицейской школе. — Но должен вам сказать, что мы, к сожалению, ничем не можем вам помочь. Мы назначаем расследование только в том случае, если вам действительно причинили вред или угрожают физически.
— Вы не можете исследовать отпечатки пальцев на этих письмах?
Он приветливо улыбнулся.
— Лучше даже не начинать. Представляете, сколько человек держало в руках это письмо… Почтальон, сортировщик, вы, возможно, ваши друзья и знакомые…
— Письма пришли не по почте. Он сам опускал их мне в ящик.
— Ну давайте попробуем разобраться вместе. Может быть, вы недавно расстались с мужчиной?
— Это к делу не относится. Мой бывший любовник сделать этого не мог.
— Почти во всех подобных случаях замешаны бывшие любовники, которые и угрожают своим партнерам. Иногда анонимно. Некоторые даже остаются со своими половинами в дружеских отношениях, а за их спиной посылают им самые отъявленные угрозы.
Я подумала о Геерте. Не может же он быть так извращенно мстителен?
— Я думаю… Видите ли, я пою в одной группе. Этот может быть какой-нибудь свихнувшийся фанат. Или кто-то, кто видел, как я выходила из клиники после аборта и потом следил за мной… Какой-нибудь активист движения против абортов.
Опять эта улыбка.
— Ну, у нас тут не Америка. Терроризма против абортов у нас нет. Мне все-таки кажется, что вам надо подумать о людях в вашем ближайшем окружении. Бывшие партнеры, кто-то, с кем вы поссорились, кого пригласили домой после стаканчика вина и пробудили ложные ожидания…
— Я ни с кем не ссорилась. В том числе и со своим бывшим. Я никого не приглашала домой.
— Может быть, другой бывший любовник, кто-нибудь из прошлого?
— Он живет в Америке.
— Но вы же с ним общаетесь?
— Нет.
Какое-то опустошающее уныние овладело мной. Пока я говорила, я поняла, как глупо все звучит. Конечно, полиция ничем не может мне помочь. Я встала.
— Я понимаю, менеер Виттеброод, что обратилась не по адресу. Я должна ждать, пока меня действительно не изнасилуют или не разрубят на куски.
Я взяла сумку и запихнула в нее письма.
— Очень жаль, госпожа Фос, что мы ничем не можем вам помочь. Держите нас в курсе насчет писем и по всем вопросам, которые могут возникнуть.
Я засмеялась.
— Желаю вам приятного дня и спасибо за помощь.
— Подождите! Я запишу ваши данные. Если вы придете еще раз, вам не нужно будет опять все рассказывать.
Я вылетела из комнаты. Толстяк ушел, но его запах еще висел в воздухе. На улице опять шел дождь. Мне было уже все равно. Я села на велосипед и почувствовала, как холод пронизывает мою тонкую куртку. Я сжала кулаки. «Не плакать, не плакать», — шептала я себе. Я не хотела быть жертвой. Дождь хлестал в лицо, спина и ноги промокли, но мне становилось все теплее. Теперь я знала точно, что должна бороться сама.
Глава 9
Я проехала Суринамскую площадь, поднялась вверх по улице Овертом, изо всех сил давя на педали и проклиная город. Транспортный хаос, машины, заблокировавшие велосипедную дорожку, каменные лица пешеходов, которые, рискуя жизнью, бросались под колеса, — все они оказывались препятствиями, которые мне мешали. Я хотела ехать дальше, чтобы ноги загудели от напряжения.
Лучше всего думать у меня получалось на велосипеде. Именно так я могла погрузиться в те сложные вопросы, которые мне надо было решить. На велосипеде мне пришло решение прервать свою беременность. И прекратить отношения с Геертом. Только на велосипеде я осмеливалась думать о своих умерших родителях. Только так я могла держаться на правильном расстоянии от дурных воспоминаний и тяжелых чувств.
Я въехала в парк Фондела, там тоже было полно народу, несмотря на мерзкую погоду. Я поняла, что боюсь возвращаться домой. И какой абсурд, что этот тип остается совершенно безнаказанным. Что полиция ничего не может сделать с такими ненормальными, пока они не сотворят чего-нибудь страшное. Как правило, дальше угроз дело не идет, так, кажется, выразился полицейский. Как правило, понятно. А если предположить, что я исключение из правил?
Погруженная в мысли, я не заметила, как налетела на скейтера. Я бросилась неловко и испуганно
