непосредственно перед Барнеби, камень попал в висок, и, рассвирепев от боли, солдат поднял мушкет и прицелился. Но офицер отбил мушкет своей шпагой и крикнул солдату, чтобы он не смел стрелять, если дорожит жизнью. Это было последнее, что более или менее отчетливо видел Барнеби: его скоро начало швырять во все стороны, как лодку в разбушевавшемся море. И куда бы его ни швыряло, он повсюду натыкался на все тех же конвоиров. Раза два-три он падал, падали и они, но и тут ни на миг невозможно было укрыться от их бдительности – вскакивая, они снова окружали его, раньше чем он, туго связанный, успевал встать на ноги. Наконец, зажатый в их тесном кольце, он почувствовал, что его подняли вверх по каким-то ступеням, на одно мгновение увидел внизу бушующую толпу и несколько красных мундиров, рассеянных в ней, – это отставшие солдаты с трудом прокладывали себе дорогу, догоняя товарищей. В следующую минуту наступил полный мрак – он стоял уже в тюремном коридоре, среди кучки каких-то людей.
Поспешно призвали кузнеца, и он заковал его в тяжелые кандалы. Спотыкаясь, Барнебп кое-как добрел до каземата, и здесь его оставили одного, заперев дверь на замки, засовы и цепь. В его камеру незаметно для него впустили и Грина. Ворон стоял, опустив голову и взъерошив черные перья, словно понимал, что хозяин в беде, и готовился разделить его печальную участь.
Глава пятьдесят девятая
А теперь нам пора вернуться к Хью. Как вы помните, он, приказав громилам уходить врассыпную из Уоррена и собраться завтра в обычном месте, нырнул куда-то в темноту, и больше в эту ночь никто из них его не видел.
Он подождал в рощице, укрывавшей его от глаз бесновавшейся толпы, чтобы убедиться, уйдут ли все, или останутся и будут искать его. Он заметил, что некоторые не хотят уходить без него и направились к тому месту, где он спрятался, желая, должно быть, разыскать его и уговорить идти с ними. Однако другие стали звать их, да тем и самим не очень-то хотелось рыскать в темной гуще парка, где их легко могли захватить врасплох, если соседи или убежавшие из разгромленного дома слуги следили за ними из-за деревьев. Поэтому они скоро отказались от своего намерения и, поспешно созвав всех наиболее благоразумных, ушли из Уоррена.
Убедившись, что большинство бунтовщиков последовало их примеру и усадьба опустела, Хью углубился в лес и пошел через кусты напролом, прямо к мелькавшему вдалеке огоньку. Путь ему освещал не только этот огонек, но и зловещий свет пожара.
Чем ближе он подходил к мерцавшему впереди свету, служившему ему маяком, тем яснее различал красное пламя нескольких факелов, и в тишине, лишь изредка нарушаемой долетавшими от дома криками, уже слышен был говор впереди. Наконец Хью выбрался на опушку и, перескочив через ров, очутился на темной тропе, где его с нетерпением ожидала компания людей самого подозрительного вида, которых он оставил здесь минут двадцать тому назад.
Они собрались вокруг ветхой почтовой кареты, и один из них уже уселся за форейтора на ближайшей лошади. Занавески кареты были задернуты, а у двух ее оконцев стояли на страже мистер Тэппертит и Деннис. По-видимому, начальство над всей компанией принял на себя мистер Тэппертит – он первый окликнул Хью, пошел ему навстречу, и тогда остальные, отдыхавшие на траве около кареты, встали и обступили его.
– Ну что? – спросил Саймон вполголоса. – Все в порядке?
– В порядке, – отвечал Хью так же тихо. – Они расходятся… то есть начали расходиться, когда я пошел сюда.
– А путь свободен?
– Для наших, я думаю, будет свободен, – сказал Хью. – Вряд ли кто-нибудь, зная, что тут делалось, захочет с ними связываться сегодня… Не найдется ли у кого из вас, чем промочить горло?
У всех была с собой награбленная в погребах Хардейла добыча, и Хью протянули одновременно с полдюжины фляг и бутылок. Он выбрал самую большую и, поднеся ее ко рту, стал пить так быстро, что слышно было, как булькает вино у него в горле. Выпив все до капли, он швырнул бутылку на землю, протянул руку за другой и эту тоже выпил залпом. Ему подали третью, он и ее осушил до половины, остальное приберег и спросил:
– А жратва какая-нибудь есть? Я голоден, как волк. Кто из вас побывал в кладовой, признавайтесь?
– Я был там, дружище, – Деннис снял шляпу и порылся в тулье. – У меня тут припрятан холодный пирог с олениной – годится тебе?
– Годится! – воскликнул Хью, садясь тут же, на тропинке. – Давай сюда живее! Несите-ка поближе факел да идите сюда, ребята! Хочу ужинать с помпой. Ха-ха-ха!
Заражаясь его шумной веселостью, – здесь все тоже были изрядно пьяны и так же буйны, как Хью, – они столпились вокруг, а те двое, у кого были в руках факелы, подняли их высоко, чтобы ему не пришлось пировать в темноте. Мистер Деннис между тем успел достать из своей шляпы огромный кусок пирога, который был засунут туда так плотно, что его нелегко было извлечь, и положил его перед Хью; тот, вооружившись взятым у другого товарища тупым и зазубренным ножом, энергично принялся за дело.
– Советовал бы тебе, братец, каждый день за час до обеда устраивать небольшой пожар, – сказал Деннис, помолчав. – Я вижу, тебе это идет на пользу: очень возбуждает аппетит.
Хью, на миг перестав жевать, взглянул на него, потом на окружавшие его закопченные физиономии, взмахнул ножом над головой и оглушительно захохотал.
– Потише там! – сказал Саймон Тэппертит.
– Что такое, капитан, уж нельзя человеку и повеселиться? – возразил его адъютант, раздвигая ножом стоявших перед ним, чтобы увидеть Тэппертита. – Нельзя мне после таких трудов немного потешиться? Ах, какой у нас строгий командир! Какой тиран! Ха-ха-ха!
– Заткните ему кто-нибудь рот бутылкой, чтобы он не горланил! Дождетесь, что солдаты нас выследят! – сказал Саймон.
– А если и выследят, так что? – отрезал Хью. – Кто их боится? Пусть приходят – слышите, что я говорю? Пусть приходят! Чем больше их, тем больше потеха! Был бы со мной рядом смельчак Барнеби, так мы с ним вдвоем управились бы с солдатней, не утруждая никого из вас. Барнеби знает, как управляться с солдатами. Пью за здоровье Барнеби!
Но большинство присутствующих были очень утомлены и вовсе не жаждали второго сражения в одну ночь, поэтому поддержали мистера Тэппертита и стали торопить Хью, говоря, что они и так уже слишком здесь задержались. Несмотря на пьяный угар, Хью тоже понимал, что для них очень опасно оставаться так близко к месту учиненного ими разгрома, и без дальнейших возражений поспешил окончить ужин. Поев, он встал и, подойдя к мистеру Тэппертиту, хлопнул его по спине.
– Ну, вот я и готов. А хорошенькие птички попались нам в сеть, а? Птички просто загляденье, нежные, кроткие голубки! И ведь это я их поймал, я! Так погляжу-ка я на них еще раз хоть одним глазком!
С этими словами он оттолкнул в сторону Сима, стал на подножку и, с размаху отдернув занавеску, заглянул в карету с таким выражением, как людоед в свою кладовую.
– Ха-ха-ха! Так это вы, моя красавица, царапали меня, и щипали, и били? – воскликнул он, схватив и сжав маленькую ручку, которая тщетно пыталась освободиться. – Вы, такая миленькая девушка с блестящими глазками и губками, как вишни? Ну, ничего, я вас за это еще больше люблю. Ей-ей, люблю! Можете даже ткнуть меня ножом, если вам это доставит удовольствие, – но зато вам же придется меня лечить. Нравится мне, что вы такая гордячка и недотрога! От этого вы мне еще милее. Ну, есть ли на свете такая прелесть, как вы?
– Хватит! – сказал мистер Тэппертит, с заметным нетерпением ожидавший конца этого монолога. – Сходи!
Маленькая ручка поддержала это требование – она изо всей силы оттолкнула большую голову Хью и опустила занавеску под его громкий хохот и клятвенные уверения, что он непременно должен еще раз заглянуть в карету, так как ее милое личико притягивает его как магнит. Но тут долго сдерживаемое нетерпение всей компании прорвалось и перешло в открытые протесты, так что Хью вынужден был отказаться от своего намерения. Усевшись на козлы, он утешался тем, что все время стучал в переднее окошко кареты и пытался заглянуть внутрь. Мистер Тэппертит стоял на подножке, уцепившись за дверцы, и начальственным топом отдавал приказания кучеру. Остальные – кто примостился на запятках, кто бежал рядом с каретой. Некоторые, по примеру Хью, пытались взглянуть на девушку, которой он делал такие
