– Нет, сэр, недостойно порядочного человека, неблагородно и бесчестно – добиваться любви слабой, доверчивой девушки тайно от ее опекуна и защитника. Хорошие, должно быть, у вас намерения, если вы боитесь встречаться с нею при свете дня и являетесь сюда ночью! Больше я ничего не скажу. Уходите немедленно и помните, что мой дом для вас закрыт навсегда.
– Так же бесчестно, и неблагородно, и недостойно порядочного человека брать на себя роль шпиона, – отпарировал Эдуард. – Ваши обвинения я отвергаю со всем презрением, какого они заслуживают.
– Ваш посредник ждет вас у калитки, через которую вы вошли, – сказал мистер Хардейл уже спокойнее. Вы ошибаетесь, я ни за кем не шпионил. Я случайно увидел, как вы вошли в сад, и последовал за вами. Если бы вы не летели так и задержались бы хоть на секунду в саду, вы бы слышали, как я постучал в дверь раньше, чем войти. А теперь уходите. Ваше присутствие оскорбительно для меня и расстраивает мою племянницу. Говоря это, мистер Хардейл снова обнял за талию испуганную и плачущую девушку и крепче прижал ее к себе. В этом жесте чувствовалась нежность и жалость к ней, хотя лицо его сохраняло обычную суровость.
– Мистер Хардейл, – сказал Эдуард» – все мои помыслы и надежды связаны с той, кого вы сейчас обнимаете. За одну минуту счастья для нее я с радостью отдал бы жизнь. Этот дом – шкатулка, в которую заперта драгоценная жемчужина, единственное сокровище, которым я дорожу в жизни. Ваша племянница и я дали друг другу слово. Чем же я заслужил ваше неуважение и те резкости, которые выслушал сейчас? Что я сделал?
– Вы сделали то, с чем сейчас надо покончить, – отвечал мистер Хардейл. – Завязали отношения, которые во что бы то ни стало необходимо порвать. Я сказал необходимо, и вы запомните это. Я не допущу никаких уз между вами. Я знать не желаю вас и весь ваш род, бессердечный, лживый и лицемерный.
– Сильно сказано, – с гневным презрением бросил Эдвард.
– Сказано не на ветер, а решительно и обдуманно, был ответ. – Вы в этом скоро убедитесь. Так что отнеситесь к моим словам серьезно.
– Запомните же и вы мои слова, – сказал Эдвард. Действовать тайком, хитрить и скрываться нам с Эммой вовсе не хотелось, это чуждо нам и противно гораздо более, чем вам, сэр. Но нас к этому вынудила ваша холодная суровость, которая леденит все живое вокруг, превращает все добрые чувства к вам – в страх, почтение – в трепет. Нет, сэр, я не лжец, не лицемер, не бессердечный человек. Это вы, видно, таковы, если позволили себе оскорблять меня такими несправедливыми, незаслуженными обвинениями после того, как я предупредил вас, что ваши оскорбления останутся безнаказанными. Вам не удастся разлучить нас. Я не откажусь от Эммы! Я твердо надеюсь на ее верность, на ее чувство чести и не боюсь вашего влияния на нее. Я ухожу, зная, что вы никогда не сможете поколебать ее доверия ко мне, и огорчает меня только то, что я не могу оставить ее на чьем-нибудь более бережном и нежном попечении.
Эдвард прижал к губам холодную руку Эммы и вышел, в последний раз смело выдержав пристальный взгляд мистера Хардейла.
Садясь на лошадь, он в нескольких словах объяснил Джо, что случилось, и угнетенное настроение Джо после этого еще усилилось. В дороге они не обменялись ни словом, и оба приехали в «Майское Древо» в тяжком унынии.
Старый Джон увидел их, выглянув из-за красной занавески, когда они подскакали к дому и стали звать Хью. Он тотчас вышел встретить Эдварда и, поддерживая ему стремя, с важностью сказал:
– Он уже изволил улечься. В самой лучшей нашей кровати. Вот это настоящий джентльмен! Я не видывал на своем веку человека приятнее и любезнее.
– О ком это вы, Уиллет? – рассеянно спросил Эдвард, соскочив с лошади.
– О вашем почтенном батюшке, сэр, о вашем достойнейшем, благородном отце.
– Что такое он говорит? – Эдвард с недоумением и тревогой посмотрел на Джо.
– Что ты сказал, отец? – спросил Джо. – Ты же видишь, мистер Эдвард не понял.
– Неужто вы этого не знали, сэр? – Джон от удивления и глаза вытаращил. – Странно! Да ведь он здесь с самого полудня, и у них с мистером Хардейлом был долгий разговор – мистер Хардейл уехал не больше как час назад.
– Мой отец, Уиллет? Вы не ошибаетесь? – Что вы, сэр, он сам мне это сказал. Красивый, статный джентльмен в зеленом кафтане с золотым шитьем. Он ночует в вашей комнате наверху. Вы можете к нему пройти, сэр. – Джон вышел на дорогу и посмотрел на верхнее окно. – В комнате еще горят свечи.
Эдвард тоже посмотрел на окно и, торопливо пробор мотав, что он совсем забыл… что ночевать здесь не может, так как ему необходимо немедленно ехать в Лондон, снова вскочил на лошадь и ускакал, а Уиллеты, отец и сын, долго еще стояли и в немом удивлении смотрели друг на друга.
Глава пятнадцатая
На другой день около полудня вчерашний гость Джона Уиллета сидел уже за завтраком у себя дома, окруженный комфортом, так неизмеримо превосходившим все удобства в гостинице «Майское Древо», что всякое сравнение было бы далеко не в пользу этого почтенного заведения.
Мистер Честер завтракал в большой комнате за прекрасно сервированным столом, весьма удобно расположившись под окном, на широком старомодном сидения, которое было шире многих нынешних диванов и устлано подушками, так что могло сойти за роскошную тахту. Сэр Джон сменил костюм для верховой езды на красивый халат, а сапоги – на домашние туфли и приложил все старания к тому, чтобы устранить погрешности в туалете, который ему сегодня утром пришлось совершить без несессера и всяких туалетных принадлежностей. Постепенно он забыл о неудобствах довольно плохо проведенной ночи и раннего возвращения в Лондон и сейчас был в самом мирном и приятном расположении духа.
Окружавшая его обстановка весьма этому благоприятствовала: разнеживающее влияние позднего завтрака и усыпительное чтение газет, а в доме и за его стенами отрадная тишина, которая царит в этом квартале даже и в наши дни, хотя сейчас он стал уже более людным и деловым, чем в те давние времена.
И теперь еще в Тэмпле[36] приятнее, чем во многих других уголках Лондона, погреться в знойный летний день на солнышке или отдохнуть в тени. Его дворы полны сонного оцепенения, его деревья и сады располагают к задумчивой лени. Проходя его узкими улицами и площадями, слышишь эхо своих шагов по звонким камням мостовой, и те, кто попадает сюда с шумной Флит-стрит или Стрэнда, словно читают над его воротами надпись: «Кто входит сюда, оставляет шум позади». Здесь и до сих пор на красивой Площади Фонтанов слышен плеск и журчанье воды, здесь есть еще такие углы и закоулки, где скрывающиеся от кредиторов студенты, поглядывая вниз со своих пыльных чердаков, видят, как в тени высоких домов по временам бродит заблудившийся солнечный луч, которому редко случается осветить случайно попавшего сюда прохожего. В Тэмпле до сих пор еще жив прежний монашеский и церковный дух, которого не потревожили даже появившиеся здесь в изобилии судебные учреждения, не смогли изгнать даже конторы адвокатов. Летом гуляющие утоляют жажду водой фонтанов. И, кажется, что ни в одном горном ключе нет такой холодной, прозрачной, сверкающей на солнце воды; глядя, как она льется из переполненных кувшинов на горячую землю, и вдыхая ее свежесть, люди грустно смотрят в сторону Темзы и, думая о купанье, о прогулках и катанье на лодках, уныло бредут дальше.
Комната, где в блаженном безделье проводил утро мистер Честер, находилась в одном из красивых домов, сдававшихся внаймы. С фасада их осеняли вековые деревья, а задние стены выходили на Сады Тэмпла.
Мистер Честер то просматривал газету, которую он уже сто раз откладывал в сторону, то ковырял вилкой остатки еды на тарелке, то принимался орудовать золотой зубочисткой, лениво блуждая глазами по комнате или глядя в окно на аккуратно расчищенные дорожки парка, по которым уже бродили немногочисленные гуляющие. На одной скамейке влюбленная пара сперва ссорилась, потом мирилась, на другой сидела темноглазая молодая няня, которая уделяла слонявшимся здесь студентам гораздо больше внимания, чем своему питомцу; рядом старая дева с болонкой на цепочке искоса, с гневным презрением взирала на эти чудовищные неприличия, а с другой стороны старый сморщенный джентльмен украдкой любовался темноглазой нянюшкой и презрительно посматривал на старую деву, мысленно спрашивая у нее, почему она не хочет понять, что молодость ее позади. Вдали от этой группы, у реки медленно прохаживались парами люди деловые, занятые серьезным разговором. И там на скамье одиноко сидел молодой человек, видимо весь поглощенный своими мыслями.
– Нэд удивительно терпелив! – промолвил вслух наблюдавший за ним мистер Честер. Он поставил на
