- Сын мой! - изрек мистер Тарвидроп. - Дети мои! Я не в силах устоять перед вашими мольбами. Будьте счастливы!
Благодушие, с каким он поднял с полу будущую невестку и протянул руку сыну (который поцеловал ее с искренним уважением и благодарностью), произвело на меня прямо ошеломляющее впечатление.
- Дети мои, - начал мистер Тарвидроп, отечески обнимая левой рукой севшую рядом с ним Кедди и грациозно уперев правую руку в бок, - сын мой и дочь моя, я буду заботиться о вашем благополучии. Я буду опекать вас. Вы всегда будете жить у меня (этим он хотел сказать, что всегда будет жить у них) - отныне этот дом так же принадлежит вам, как и мне, - считайте его своим родным домом. Да пошлет вам провидение долгую жизнь, чтобы обитать в нем со мною!
И так велика была власть его хорошего тона, что влюбленные преисполнились искренней благодарности, словно он принес им какую-то огромную жертву, а не устроился у них на содержании до конца дней своих.
- Что до меня, дети мои, - продолжал мистер Тарвидроп, - то я вступаю в ту пору своей жизни, когда желтеют и увядают листья, и нельзя предвидеть, как долго сохранятся последние, едва заметные, следы джентльменского хорошего тона в наш век ткачей и прядильщиков. Но пока что я по-прежнему буду выполнять свой долг перед обществом и, как всегда, показываться в городе. Потребности у меня немногочисленные и скромные. Вот эта моя комнатка, самое необходимое по части моего туалета, мой скудный завтрак и мой простой обед - и с меня довольно. Заботу об этих потребностях я возлагаю на вашу преданную любовь, а на себя возлагаю все остальное.
Эта столь необычайная щедрость снова повергла в умиление жениха и невесту.
- Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - у тебя нет кое-каких качеств, вернее нет хорошего тона, с которым человек рождается, - его можно усовершенствовать воспитанием, но нельзя приобрести - однако в этом отношении ты по-прежнему можешь полагаться на меня. Я стоял на своем посту со времен его королевского высочества принца-регента; я не сойду с него и теперь. Нет, сын мой. Если ты когда-нибудь взирал с чувством гордости на скромное общественное положение своего отца, будь уверен, что я ни в малейшей степени не запятнаю своей репутации. Ты, Принц, иного склада человек (все люди не могут быть одинаковыми, да это и не желательно), поэтому работай, старайся, зарабатывай деньги и, насколько возможно, расширяй масштаб своей деятельности.
- Все это я буду делать от всего сердца, дражайший папенька: можете на меня положиться, - отозвался Принц.
- Не сомневаюсь, - сказал мистер Тарвидроп. - Способности у тебя не блестящие, дитя мое, но ты прилежен и услужлив. И во имя той святой Женщины, чью жизнь я, смею думать, имел счастье озарить ярким лучом света, я буду напутствовать вас обоих, дети мои, следующими словами: заботьтесь о нашем заведении, заботьтесь об удовлетворении моих скромных потребностей, и да пребудет с вами мое благословение!
Тут мистер Тарвидроп-старший сделался чрезмерно галантным, - должно быть, в честь знаменательного события, - и мне пришлось сказать Кедди, что если мы хотим попасть к ней в Тейвис-Инн сегодня, то нам следует отправиться туда немедленно. Кедди ласково простилась со своим женихом, мы ушли, и всю дорогу она была так весела и так расхваливала мистера Тарвидропа-старшего, что я ни за что на свете не согласилась бы осудить его хоть единым словом.
На окнах дома в Тейвис-Инне, занятого семейством Джеллиби, были расклеены объявления о том, что дом сдается внаймы, и теперь он казался еще грязнее, темнее и неприютнее, чем всегда. Всего лишь день-два назад бедного мистера Джеллиби внесли в список банкротов, а сегодня он заперся в столовой с двумя джентльменами и, окруженный грудами синих мешков с бумагами, счетоводных книг и каких-то документов, делал самые отчаянные попытки разобраться в своих делах. Но эти дела, судя по всему, были выше его понимания, и когда Кедди по ошибке привела меня в столовую, мы увидели, что мистер Джеллиби, в очках на носу, растерянно сидит, загнанный в угол, между большим обеденным столом и обоими джентльменами, а лицо у него такое, словно он решил махнуть рукой на все, потерял дар слова и ничего уже больше не чувствует.
Поднявшись наверх, в комнату миссис Джеллиби (дети кричали на кухне, а прислуги нигде не было видно), мы увидели, что хозяйка дома занята своей обширной корреспонденцией - распечатывает, читает и сортирует письма, а на полу накапливается громадная куча разорванных конвертов. Миссис Джеллиби была так озабочена, что не сразу узнала меня, хотя и смотрела мне прямо в лицо своими странными блестящими глазами, устремленными куда-то вдаль.
- А! Мисс Саммерсон! - проговорила она наконец. - Я думала совсем о другом! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? Очень рада вас видеть. Как чувствуют себя мистер Джарндис и мисс Клейр?
В ответ я выразила надежду, что мистер Джеллиби тоже чувствует себя хорошо.
- Да нет, не вполне, моя милая, - возразила миссис Джеллиби самым невозмутимым тоном. - Ему не повезло в делах, и он немного расстроен. К счастью для меня, я так занята, что мне некогда об этом думать. Теперь, мисс Саммерсон, у нас уже сто семьдесят семейств, в среднем по пяти человек в каждом, переселились или желают переселиться на левый берег Нигера.
Я вспомнила о той семье, которая жила тут, в этом доме, и еще не переселилась, да и не желала переселяться на левый берег Нигера, и не поняла, как может миссис Джеллиби оставаться такой спокойной.
- Я вижу, вы привели домой Кедди, - заметила миссис Джеллиби, взглянув на дочь. - Теперь даже странно видеть ее дома. Она почти совсем забросила свои прежние занятия и прямо-таки вынудила меня нанять мальчика.
- Но, мама... - начала Кедди.
- Ты же знаешь, Кедди, - мягко перебила ее мать, - что я действительно наняла мальчика, - сейчас он ушел обедать. К чему противоречить?
- Я не хотела противоречить, мама, - отозвалась Кедди. - Я только хотела сказать, что вы ведь и сами не собирались заставлять меня тянуть лямку всю жизнь.
- Я полагаю, милая, - возразила миссис Джеллиби, продолжая вскрывать письма, с улыбкой пробегать их блестящими глазами и раскладывать по разным местам, - я полагаю, что твоя мать для тебя образец деловой женщины. Далее. Как это ты сказала: 'Тянуть лямку всю жизнь'? Если бы ты хоть сколько-нибудь интересовалась судьбами человеческого рода, ты не так относилась бы к делу. Но высокие интересы тебе чужды. Я часто говорила тебе, Кедди, что судьбами человеческого рода ты ничуть не интересуешься.
- Да, мама, Африкой я действительно не интересуюсь.
- Конечно, нет. И не будь я, к счастью, так занята, мисс Саммерсон, продолжала миссис Джеллиби, бросая на меня мимолетный ласковый взгляд и раздумывая, куда бы положить только что вскрытое письмо, - это могло бы меня огорчать и расстраивать. Но в связи с Бориобула-Гха мне приходится думать о стольких вещах, на которых необходимо сосредоточиваться, что это служит для меня лекарством.
Кедди бросила на меня умоляющий взгляд, и, так как миссис Джеллиби снова устремила глаза на далекую Африку - прямо сквозь мою шляпу и голову, я решила, что настал подходящий момент перейти к цели своего визита и привлечь к себе внимание миссис Джеллиби.
- Пожалуй, вы удивитесь, - начала я, - когда узнаете, зачем я пришла сюда и прервала ваши занятия.
- Я всегда рада видеть вас, мисс Саммерсон, - отозвалась миссис Джеллиби, спокойно улыбаясь и не переставая заниматься своим делом, - но мне жаль, - и она покачала головой, - что вы так равнодушны к бориобульскому проекту.
- Я пришла с Кедди, - сказала я, - ибо Кедди - и в этом она права считает, что у нее не должно быть никаких тайн от матери, и думает, что я могу поддержать ее и помочь ей (хоть я сама не знаю, каким образом) открыть вам одну тайну.
- Кедди, - обратилась миссис Джеллиби к дочери, на миг оторвавшись от работы, но сейчас же безмятежно принялась за нее снова, покачав головой, ты обязательно скажешь мне какую-нибудь глупость.
Кедди развязала ленты своей шляпы, сняла ее и, держа за завязки, принялась раскачивать над полом, но вдруг залилась слезами и пролепетала:
- Мама, я выхожу замуж.
