Носорог для Папы Римского

выволокли из кровати, бросили в каноэ и повезли вниз по реке, к морю…

Здесь он остановился и недоуменно распростер руки. На лине его, однако, удивления не было.

— То же самое творится ниже по побережью, в Мпинде, — сказав Монторойю. — Мани говорит, а конголезские негры повинуются. Около месяца назад. С тех пор — ничего. И мы ничего не можем с этим поделать.

— Не будьте так уж категоричны, — сказал Коэлью. Он был моложе остальных и вел себя задиристее. — Есть еще Ндонго, да и другие места вверх по реке…

— Я не желаю этого слышать! — яростно вторгся в разговор Меллу. — Не желаю выслушивать человека, который собирается нарушить лицензию. Я не потерплю этого, Коэлью. Слышите меня?

На мгновение Тейшейре показалось, что эти двое сейчас вскочат и подерутся. Сидевший напротив него Алема, лоцман, не обмолвившийся за весь вечер ни словом, встревоженно переводил взгляд с одного на другого. Потом сквозь нарастающий жар перебранки прорезался голос Авейру.

— Перед тем как оттуда убраться, я поймал настоящего маленького пирата, — проговорил он спокойно, словно остальные были маленькими детьми, которые утихомирятся, если просто не обращать на них внимания. — Явился в Бенин как ни в чем не бывало, в татуировках с ног до головы: по-моему, настоящий старый lancado[60]. Я, конечно, слышал о нем и раньше. Десять лет, а то и больше пробыл в лесах на севере, торгуя с племенем варри. Не знал, говорит, что требуется разрешение… — У сидевших вокруг стола это вызвало недоверчивые смешки. — Так или иначе, — невозмутимо продолжал Авейру, — этот негодяй разбирается в работорговле и знает, почему она прекратилась: так он сказал.

При этом все замолкли и подались вперед, внезапно обратившись во внимание, — все, кроме Меллу. Тот откинулся на спинку стула, блуждая взглядом по столу. Уже слышал эту историю, подумал Тейшейра.

— Он был в деревне неподалеку от верховья Фермозу. Чуть больше месяца назад, примерно через пару недель после того, как прекратились дожди, туда пришел человек из какого-то другого племени, и в руках у него был джу-джу, что-то вроде священного посоха, — пояснил он вновь прибывшим. — Жители его приветствовали, всячески потчевали, а потом созвали собрание, на которое нашего lancado не допустили. Через несколько дней его разбудил человек, с которым вел дела, и велел убираться. Не успел он собрать свои пожитки, как явились другие — имейте в виду, хорошо знакомые ему люди, приставили ему к брюху копье и выдворили из деревни. Он оглядывается — а те запаливают его хижину со всем ее содержимым. Вот что он рассказал.

— Та же история, что и ваша, — сказал Монторойю. — Кроме человека с джу- джу.

Авейру кивнул.

— Я тоже так думал. Но потом вспомнил кое-что, что видел в первый свой год в Гато, в тот же год, когда был коронован тамошний оба. Там была обширная церемония, длившаяся много дней, — еда, питье маскарады и так далее. А потом, перед самым ее окончанием, прибывает какой-то малый и, как это ни странно, все прекращается. Весь город — а город там здоровенный, не меньше Лиссабона, — все окрестности просто застывают. Малый этот является в одиночку, входит в ограду обы, а когда выходит оттуда, оба уже коронован. Помню, при себе у него было странного вида джу-джу, точно такое, как описывал мой пират.

— И что, этот малый короновал обу Бенина? — недоверчиво спросил Монторойю.

— Насколько я помню, да. Потом я о нем спрашивал, но долгое время мне никто ничего не говорил. Собственно, они странно ко мне относились, если об этом вообще стоит упоминать…

— Значит, вы так и не выяснили, — сказал Монторойю.

Авейру фыркнул.

— Разумеется, выяснил. Под конец напоил одного, и он сказал мне, что тот малый был из какого-то племени, обитающего к северо-востоку от Бенина. Оно, если память мне не изменяет, называется эззери. Однако туда никто не ходит. Обе это не по нраву.

— Мани тоже, — сказал Монторойю. — К северу от Рио-душ-Камароньш. Замечали вы это?

Этот вопрос он адресовал Коэлью. Тот кивнул и сказал:

— Та же самая область, если только добираться туда с юга.

— Так что же они там прячут? Эти эззери? — вмешался Меллу. Никто не ответил. Он снова повернулся к Авейру. — Мы должны допросить этого вашего lancado. Куда вы его подевали?

— Эх, lancado — это вымирающая порода, — вздохнул Авейру. — В прежние времена мы назвали бы его настоящим pombeiro[61] и усадили бы вот за этот стол рядом с собой. Но это было так давно, а, дон Фернан? До того, как появились люди вроде Афонсу да Торреша с его «Контрактом на это побережье» и дона Кристобаля де Аро с его «Контрактом на то побережье», а также выданные им разрешения и те, кто их выдает, говорю это без всякого намерения кого-либо обидеть, — (последнее было обращено к Мешките), — и до того, как наш король о подписал договоры с подобными мани и оба. Когда-то каждый был просто человеком, а у каждого человека была своя цена, и ничего здесь нельзя было поделать. Давным-давно, как я говорил. Теперь все иначе.

Он взял каплуна со стоявшей перед ним тарелки и стал разрывать его на части. Тейшейра наконец понял, что плантатор пьян. Авейру забыл о заданном ему вопросе, и Меллу пришлось напомнить о нем.

— Ах да, lancado, — сказал он так, словно об этом начали говорить лишь только что. — Что ж, заниматься работорговлей без разрешения… Я повесил его на месте.

Тейшейра посмотрел через стол. Алема неотрывно на него глядел.

Тогда Меллу обратился ко всей компании:

— А давайте-ка споем?

Какое-то время они пели, потом вели праздные разговоры о погоде. Дон Руй рассказал забавные истории о плавании на «Пикансу» и изложил последние сплетни из Мины, находившейся примерно в двух сотнях лиг от острова, на материке. Потом он спросил у дона Франсишку о звере, который, как сообщали слухи, был погружен на палубу «Ажуды». Что это за зверь?

— Это такое чудовище, — сказал дон Франсишку. — И притом злобное. — К этому времени он тоже опьянел, и голос его звучал угрюмо и мрачно. — Оно жрет конину, — сказал он под конец, метнув на Тейшейру, сидевшего по другую сторону стола, взгляд, исполненный неприкрытого презрения.

Вскоре после этого банкет завершился, и торговцы вместе с Меллу скрылись в форте, а остальные пошли искать — кто пирс, у которого стоял «Пикансу», кто лодку, которая доставила бы их на «Ажуду». Дон Франсишку взял Мешкиту под руку и принялся рассказывать ему, как они прорывались из гавани Гоа.

— Два полных бортовых залпа меньше чем за две минуты! Недурно, а, дон Руй?

Капитан «Пикансу» вежливо кивал.

— Дон Жайме?

Это был Алема — он остановился и поджидал его, полный неуверенности. Тоже нервничает, заметил Тейшейра. На протяжении всего вечера он почти не прикладывался к своему кубку. Тейшейра как бы невзначай оглянулся, но на террасе теперь никого не было, кроме восьми негров, которые стояли позади них, пока длился банкет, и до сих пор не сдвинулись с места, обмахивая теперь восемь пустых стульев. Пьяная болтовня дона Франсишку стихла в ночи.

— Можете остановиться, — сказал он неграм.

Те переглянулись, но махать не перестали. Тейшейра покачал головой, затем повернулся к Алеме.

— У вас письмо от Переша, — сказал он и увидел, как по лицу молодого человека разлилось облегчение. Потом вернулась настороженность.

— Откуда вы знаете?