миссис Мердл уехала одна, а я решил лучше пройтись.
- Может быть, чаю или кофе? - Нет, благодарю вас, - сказал мистер Мердл. - Я заходил в клуб и выпил бутылку вина.
Только теперь мистер Мердл уселся на предложенный ему Эдмундом Спарклером стул - до сих пор он тихонечко подталкивал его перед собой, точно неопытный конькобежец, не решающийся остаться на льду без опоры. Цилиндр свой он поставил на другое кресло и, заглянув в него с таким видом, как будто он был по меньшей мере двадцати футов глубиной, повторил еще раз:
- Решил вот мимоходом заглянуть к вам.
- Очень лестно для нас, - отозвалась Фанни. - Тем более что вы, я знаю, не охотник до визитов.
- Н-нет, - сказал мистер Мердл, успевший надеть себе наручники под обшлагами. - Я не охотник до визитов.
- У вас для этого просто времени нет, - сказала Фанни. - Но знаете ли, мистер Мердл, когда человек, так много трудящийся, теряет аппетит, это очень плохо. Вы должны обратить на это серьезное внимание. Так и заболеть недолго.
- Но я здоров, - возразил мистер Мердл, немного подумав. - Я вполне здоров. Я совершенно здоров. Здоровей и быть нельзя.
И величайший человек нашего времени снова умолк, подтверждая распространенное мнение, что истинно великие люди не любят и не умеют говорить о себе. Миссис Спарклер уже задавалась вопросом, долго ли величайший человек нашего времени намерен у них просидеть.
- Как раз перед вашим приходом, сэр, мы говорили о бедном папе.
- Да? Любопытное совпадение, - сказал мистер Мердл.
Фанни не усмотрела никакого совпадения, но сочла себя обязанной поддержать разговор.
- Я только что сказала Эдмунду, что из-за болезни моего брата пришлось отложить приведение в порядок папиных дел.
- Да, - сказал мистер Мердл, - да. Пришлось отложить.
- Правда, от этого ничего не изменится, - сказала Фанни.
- Нет, - признал мистер Мердл, внимательно изучил ту часть лепного карниза, которая была доступна обозрению, - от этого ничего не изменится.
- Меня беспокоит только одно, - сказала Фанни, - как бы миссис Дженерал не получила что-нибудь.
- Она ничего не получит, - сказал мистер Мердл.
Фанни его слова как маслом по сердцу помазали. Мистер Мердл еще раз пристально вгляделся в глубину своего цилиндра, словно заприметив что-то на самом дне, потом погладил себя по макушке и с натугой вымолвил в подкрепление сказанного:
- Нет, нет. Ни в коем случае. И думать нечего.
Тема явно была исчерпана, и ораторские ресурсы мистера Мердла тоже; поддерживая разговор, Фанни высказала предположение, что он, вероятно, зайдет за миссис Мердл, чтобы вернуться домой в карете вместе с ней.
- Нет, - сказал мистер Мердл, - я выберу самый короткий путь, а миссис Мердл, - он внимательно разглядывал свои ладони, словно собираясь предсказывать собственную судьбу, - миссис Мердл пусть сама думает о себе. Полагаю, что она не растеряется.
- Я тоже так полагаю, - заметила Фанни.
Последовала длительная пауза, во время которой миссис Спарклер снова откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и приподняла брови с выражением полной отрешенности от мирской суеты.
- Да, - сказал мистер Мердл. - Ну, не буду больше отнимать время у вас и у себя. Просто я, знаете ли, решил заглянуть мимоходом.
- Очень любезно с вашей стороны, - сказала Фанни.
- Так я пойду, - сказал мистер Мердл, вставая. - Кстати, не одолжите ли вы мне перочинный ножичек?
Забавно, с улыбкой заметила Фанни, что такой деловой человек, как мистер Мердл, обращается с этой просьбой к ней, для которой написать коротенькую записку и то наказание. - В самом деле забавно, - согласился мистер Мердл, - но мне нужен перочинный ножичек, а среди ваших свадебных подарков были, помнится, несколько ящичков со всякими ножницами и тому подобными вещами. Завтра вы получите свой ножик обратно.
- Эдмунд, - сказала миссис Спарклер, - подойди к моему столику (только, ради бога, ничего не разбей, я ведь знаю, какой ты неловкий), открой перламутровую шкатулку и достань для мистера Мердла перламутровый перочинный ножик.
- Весьма признателен, - сказал мистер Мердл, - но не найдется ли у вас с темным черенком, я бы предпочел с темным черенком.
- С черепаховым?
- Весьма признателен, - сказал мистер Мердл. - Да, я бы предпочел с черепаховым.
Эдмунд получил распоряжение открыть черепаховую шкатулку и достать для мистера Мердла черепаховый ножик. Когда он это исполнил, его супруга, мило улыбаясь, сказала величайшему человеку нашего времени:
- Если вы его замараете чернилами, я уж вас так и быть прощу.
- Постараюсь не замарать его чернилами, - сказал мистер Мердл.
Знатный гость протянул свой обшлаг, и рука миссис Спарклер на миг исчезла к нем вся, до браслета включительно. Куда девалась при этом его собственная рука, неизвестно; только миссис Спарклер не ощутила ее прикосновения, словно прощалась с каким-нибудь доблестным ветераном из инвалидного дома в Челси или Гринвиче..
Укрепившись в своем мнении, что истекший день был самым долгим и самым нестерпимым в ее жизни и что вряд ли есть на свете еще одна не лишенная привлекательности женщина, которую бы так донимали тупицы и дураки, Фанни после ухода гостя вышла на балкон подышать свежим воздухом. Слезы досады стояли у нее в глазах, и от этого знаменитый мистер Мердл, удаляясь от дома, плясал, извивался и дергался из стороны в сторону, словно в него вселился добрый десяток чертей.
ГЛАВА XXV - Мажордом подает в отставку
Обед, на который не поехал мистер Мердл, давал знаменитый Врач. Цвет Адвокатуры присутствовал на этом обеде и блистал остроумием. Фердинанд Полип присутствовал тоже и пленял всех любезностью. Немного нашлось бы путей в человеческой жизни, сокрытых от Врача, и ему доводилось бывать в таких темных закоулках, куда даже Столп Церкви заглядывал не часто. У него было изрядное число поклонниц среди дам высшего лондонского света (я просто без ума от нашего доктора, душенька, он так мил, так обходителен); но любая из них в ужасе отшатнулась бы от него, если бы знала, что за картины еще недавно представлялись взору этого степенного, сдержанного человека, над чьими изголовьями склонялся он, какие пороги переступал. Но Врач был не любитель трубить о себе и не охотник до того, чтобы о нем трубили другие. Много странного приходилось ему видеть и слышать, велики были нравственные противоречия, среди которых текла его жизнь; но ничто не могло нарушить его сострадания к людям, и для него, как и для Великого Исцелителя всяческих недугов, все были равны. Подобно дождю, не делал он разницы между праведными и неправедными и по мере сил своих творил добро, не вещая о том с церковных амвонов и не крича на уличных перекрестках.
Как всякий человек с большим жизненным опытом, хотя бы и не выставляемым на вид, Врач не мог не внушать интереса к себе. Даже весьма далекие от его тайн светские щеголи и щеголихи, из тех, что сошли бы с ума от возмущения (если б было с чего сходить), предложи он им хоть раз взглянуть на то, что сам видел изо дня в день, - даже они находили его интересным. От него веяло дыханием истины. А крупицы истины, равно как и некоторых других не менее редких естественных продуктов, достаточно, чтобы придать вкус огромному количеству раствора.
Поэтому, должно быть, на обедах у Врача общество представало в наименее искусственном свете. Люди словно говорили себе, быть может сами того не сознавая: 'Вот человек, который знает нас такими, как мы есть; который многих из нас застает чуть ли не ежедневно без парика, без румян и белил; который слышит наши речи и наблюдает за выражением наших лиц, когда мы не в силах управлять ни тем, ни другим; так
