Словарь Ламприера

на изнуряющий труд; взбунтовавшиеся против директора лилипуты в магдебургском цирке; анабаптистская закваска, бродившая в Тюрингии, — эти огоньки тоже зажигались и гасли в ночной тьме, сигнализируя о своем существовании. В апреле расстановка сил еще оставалась неясной, но подспудные движения усиливались, прорываясь на поверхность все чаще, маяков и сигнальных огней будет все больше, пока вдали не покажутся долгожданные очертания последнего пролива перед гаванью. Так послание, отправленное с помощью гелиографа, проходит вспышками огней через многочисленные пересыльные станции, с вершины горы — на колокольню, со сторожевой башни — на скалу, сверкающими линиями между точками X и Y , направленными по четко выверенной дуге в точно установленное время, согласно расписанию приема и передачи. По сравнению с этой широко раскинувшейся сетью, с ее яркой жизнью, не ведающей ни ошибок, ни сбоев, само послание кажется малозначительным, как ничтожное письмецо — в сравнении с могущественной системой почтовых служб, или весточка, привязанная к ноге птицы, — в сравнении с захватывающим дух полетом почтового голубя. Так и это послание, плывущее по морю апрельской ночью, — ничто в сравнении с породившей его системой. Вся проблема—в масштабе, в том, насколько сопоставима одна крошечная личность с гигантской системой единой европейской политики. Извержения вулкана покажутся простому смертному случайными и совершенно непредсказуемыми, вопреки целым зонам, уходящим в недрах земли на их подготовку, вопреки непрестанным сейсмическим сдвигам земной коры, — но разве в человеческих силах соотнести яростную мощь взрывной волны и град расплавленных камней, извергающихся из жерла вулкана, преодолевая за секунду тысячи футов, — с тем незаметным тектоническим движением — дюйм за век, — что подготовило и вызвало этот взрыв? Промежуточного состояния не существует, и разве что примитивное гадание рискует заполнить пропасть между созреванием и свершением. Могут ли простыни императора Иосифа впрямь служить предзнаменованием путешествия «Тесрифати», начавшегося в эту апрельскую ночь? Такие загадки и плодят бесчисленных шарлатанов. От невозможности выбрать подходящую точку зрения на мировые события гаруспикам приходится гадать по внутренностям животных, авгурам — по полету птиц, иным прибегать к геомантии и другим разнообразным способам предсказания судеб. И казалось бы, вполне невинные вещи внезапно обретают необъяснимое могущество, становясь предвестниками катастроф. Взять, к примеру, хотя бы апельсиновые деревья.

В изначальном плане Ле Нотра это просматривалось совершенно отчетливо. Апельсиновые деревья располагались стройными рядами, начинаясь с двух сторон террасы, которой заканчивалась задняя стена дворца, и доходили до искусственного озера. Первый в жизни Людовика учитель математики говорил ему, что параллельные линии встречаются в точке, бесконечно удаленной от наблюдателя, то есть, что само собой разумеется, — у подножия престола Господа Бога; Людовику больше нравилась эта метафора, чем точное определение, и он часто вспоминал ее, смутно ассоциируя с собственным троном, освященным божественной властью. Сидя на террасе после дневного официального приема, он находил некоторое утешение в созерцании длинных, ровных рядов апельсиновых деревьев, посаженных в квадратные деревянные горшки и аккуратно подстриженных. Они убегали к озеру. Стоило только прищуриться, как линии встречались, и Бог оказывался в озере.

Изменения начались месяц назад: какие-то незначительные перестановки, которые, впрочем, стали еще больше бросаться в глаза к концу марта. В апреле их уже невозможно было не заметить. Апельсиновые ряды теперь сходились в одну точку. Сначала Людовик подумал, что какой-нибудь чересчур усердный лизоблюд потихоньку переставляет их по ночам при свете луны, ожидая только монаршего знака, чтобы раскрыть свою преданность. Естественно, король заулыбался во весь рот в сторону деревьев, захлопал в ладоши и, приглашая на террасу, приветливо воскликнул: «Ха-ха!» Но никто не появился. Тогда Людовик решил, что это куролесят садовники. У деревьев расставили караул, но стражники никого не поймали. Итак, к заботам короля добавилось еще и непонятное поведение апельсиновых деревьев, некогда служивших ему самым явственным символом нерушимого порядка вещей.

А забот у Людовика хватало. В Вандее вероломные таможенники занялись разбоем, установив свою собственную систему пошлин через организацию, которую король на всякий случай упразднил. Офицеры, посланные для подавления негодных ослушников, подверглись жесточайшим преследованиям; угрожали даже их семьям. Мятежный парламент несколько поутих, когда Его Величество объявил об отмене lettredecachet , и на какое-то время Людовик почувствовал себя в безопасности. Но теперь его решение обернулось против него. При словах «налоговая реформа» он всякий раз испытывал приступ острой депрессии и начинал гадать, какие бедствия разразятся после его очередного указа. Когда он ничего не предпринимал, события разворачивались вокруг помимо его воли. А когда он предпринимал что-то, весь мир кругом застывал в неподвижности. К тому же его беспокоили эти апельсиновые деревья.

Конечно, его план возобновления торговли женскими часами не вызвал особых осложнений, как и утверждение нового состава чиновников Управления морских дел. И все же обстоятельства словно сговорились действовать королю наперекор. Отчеты банковских директоров на генеральном собрании вызвали скандал, который просочился в прессу и еще больше был раздут газетчиками, а отставка месье Кабура только усилила скандальную ситуацию. Самые разные ведомства, кажется, находят удовольствие в том, чтобы пересчитывать суммы задолженностей, приведенные Неккером, и дефицит в еженедельных публикациях оказывается все выше и выше. Кроме того, король утвердил новые налоги, а парламенты Тулузы, Руана и Монпелье отказались их признать. Небольшие мятежи прокатились не только по этим городам, но и по некоторым другим, где новый указ встретили с уже привычной враждебностью. Работы в Шербуре почти остановились, а расценки, достигшие уже четырех, а то и пяти миллионов, в течение месяца продолжали расти. Впрочем, это была уже забота Управления морских дел. Водрэй и Бугенвиль направили подкрепление в свои секретариаты, чтобы проект был выполнен к сроку и удалось уложиться в отведенные суммы. Это было на прошлой неделе. Итак, месье Дюлюк и месье Протагор по поручению Службы Финансов, где их хитроумная деятельность по преодолению дефицита уже вызвала всеобщие похвалы, хотя и несколько приглушенные, должны будут проехать из Шербура в Ла-Рошель. Здесь их ожидало другое задание. Водрэй возлагал на них большие надежды; даже сам Кардинал дал им свои рекомендации. Дефицит, естественно, до сих пор оставался огромным, но насколько хуже могло бы быть, если бы не усилия месье Дюлюка и месье Протагора? Королю было даже страшно об этом подумать.

Солнечный луч упал на скат крыши у него за спиной, осветил террасу и самого Людовика, сверкнул на озерной глади, согрел лениво пробуждающиеся коридоры дворца и задержался на крошечных, сморщенных апельсинах, украшавших деревья, которые в последнее время добавили королю новых хлопот.

И то же солнце в эту минуту освещало его доверенных помощников, стоящих на холме над Шербуром.

— Какая глупость! — произнес Протагор. Его товарищ, утомленно взиравший на разворачивающуюся внизу картину, кивнул в знак согласия. Путешествие из Парижа в Шербур заняло у них целую неделю. Могло бы хватить и трех дней, но по дороге не раз приходилось кое-куда завернуть, и времени ушло гораздо больше. Эти мелкие задержки едва ли вызвали подозрения в озабоченной своими проблемами столице, но и объяснить причину такого промедления было бы трудно. Ведь широта предоставленных Дюлюку и Протагору полномочий вряд ли была совместима с личными встречами с мелкими чиновниками из парламентов Тулузы, Руана и Монпелье. А какова была цель пребывания под покровом ночи в деревушке близ Аржантана? Даже принимая во внимание почти безграничную власть, которой были облечены посланники короля, все же контакты с находившимися вне закона таможенниками из Вандеи выходили за пределы их полномочий. Итак, Дюлюк и Протагор то и дело задерживались в пути, чтобы переговорить с нужными людьми, вплоть до вчерашнего вечера, когда в трактире в нескольких милях от Шербура наконец состоялась встреча, для обеспечения которой Кардинал приложил множество усилий.

Никаких предварительных переговоров не потребовалось. Тот человек уже ждал, потом все трое сидели в комнате на верхнем этаже за столом, заваленным бумагами. Разговор шел на английском. Дюлюк и Протагор смотрели, как их собеседник выписывает длинные колонки цифр, подчеркивая и помечая итоговые суммы в сложной системе перекрестных ссылок.

— Это можно сравнить с множеством прудов внутри одного водохранилища, — произнес он, когда Дюлюк и Протагор перевели взгляд с этих выкладок на своего собеседника. — Уровень воды в каждом отдельном пруду может повышаться и понижаться, Но общий объем воды в водохранилище остается постоянным. Различия только в распределении. Именно так и происходят события в Европе, да и во всем