В середине июля Ламприер отложил перо. Он завершил работу. Он оглядывался назад — на те восемь месяцев, что прошли со дня его прибытия в Лондон. Но, складывая стопкой исписанные страницы, он вспоминал не тех богов и героев, которые силами его души явились из прошлого, чтобы от «А» до «
Он вспоминал события этих лондонских месяцев. Он снова видел, как Септимус протягивает ему бутылку шампанского в Поросячьем клубе в честь победы в игре кубков. Он слышал треск рвущегося пальто, когда сильная рука вытаскивала его из уличной свалки. Он видел, как привычная горечь на лице Джорджа сменяется робкой радостью при вести о «Вендрагоне», и тут же видел мертвое тело друга в той же убогой комнате. Он снова видел конвульсии женщины в сверкающей яме. Он видел цепи, и страшный гамак, и залитое кровью лицо, похожее на лицо Джульетты. Он видел потухшие глаза Анна-бель Нигль, застывшей в сумраке комнаты в доме около Темзы. Он слышал отчаянный монолог Алисы де Вир, ее безнадежный призыв. И опять перед его мысленным взором проносилась карета с мелькнувшим на миг бледным лицом Джульетты. Она умчалась в беспросветную ночь, и мгла донесла ее зов. События, свидетелем которых он стал, взывали к нему. Они требовали от него действия. Он вспоминал город, сожженный дотла, обугленные трупы, запах гари. От него требовались действия, но какие?
Ответа на этот вопрос не было в словаре, даже если бы он вновь совершил свое долгое путешествие по призрачным городам от «А» до «
Преодолевать сопротивление воздуха было особым удовольствием, точнейшим из всех балансов и равновесий. Он поднимался в слепящее голубое небо на восходящих воздушных потоках. Он наслаждался плавными перепадами встречных течений, ощущая самые тонкие различия их температур и плотностей. Крылатое тело черпало силу, общаясь с родной стихией, которая то нежно баюкала его и ласкала, то играла с ним, приглашая померяться силами. Эта игра начиналась с шутливых толчков и постепенно становилась почти серьезной борьбой, вызывая азарт состязания. На него налетали злые вихри, якобы желая вырвать с корнем его мощные крылья и отправить его кувыркаться вниз, к земле. Он то сопротивлялся им и проходил их насквозь, то делал вид, что падает. Эта игра не могла надоесть. Воздух свистел, обтекая его тело, шепча ему слова привета. Воздушная стихия любила свое дитя и тоже наслаждалась игрою. Он не мог упасть на землю — она была чуждой стихией.
Но, наслаждаясь полетом, он помнил о тех, кто скрывался под каменной шкурой. Он знал, что должен вернуться. Это была судьба, и он избрал ее сам. Сверху город был похож на муравейник, и существа, ползавшие на ощупь по каменным тесным проходам, вызывали жалость. Бедняги!.. С таким убогим кругозором, скованным каменными тисками, им никогда не увидеть громадных пространств, открытых его взору. Июльское солнце озаряло небеса, воздушные волны покачивали его и ласкали нежной прохладой. Он видел шеренги маленьких черепах на коробочке оперного театра, а чуть правее — миниатюрный госпиталь на колесах, едва различимый на террасе Сомерсет-хаус.
Река извивалась змейкой мимо крошечных квадратиков лондонских трущоб, пробегая через набережные мимо игрушечных дворцов и памятников, мимо крохотных причалов и пристаней, мимо чуть заметных деревушек, шалашей и сараев. Баржи и катера теснились в Пуле, и среди сотен судов стояли на якорях «Вендрагон», «Мегера» и «Тисифона». И за всем этим приглядывал страж — приземистый Тауэр. Корабли Ост-Индской компании (людям они казались огромными) освобождались в доках от грузов, которых уже поджидали разинутые рты ненасытных рынков. Доки, товарные склады и конторы извивались, напоминая какой-то пищеварительный тракт, в центре которого на Леднхолл-стрит высилось каменное чудовище. Там была пасть омерзительного Зверя, одна из них. Склонив к земле обожженное лицо, он смотрел, как к этой пасти по малюсенькой улочке движутся крохотные человечки — два пятнышка, розовое и темное, — медленно приблизились к каменному зверю и исчезли в недрах Торгового дома Ост-Индской компании. Итак, все началось. В свой срок все свершится. Он повернулся и взмыл еще выше, играя в воздушных потоках.
Когда Ламприер сложил в стопку последние страницы (и сразу его охватили сомнения, не упустил ли он что-нибудь важное), он растерялся. В последние месяцы он занимался только словарем, забросив все дела, и теперь не мог сообразить, как собрать утерянные нити. Он думал о соглашении, которое так и лежало в его дорожном сундуке, и о «Вендрагоне», все еще стоявшем на якоре у дома капитана Гардиана под надежным присмотром капитана. Если бы что-то изменилось, он бы сообщил Ламприеру. Ламприер думал о Джульетте, о том, где она сейчас, не увезли ли ее из города. Наконец он надел пальто и сапоги и вышел на ночную улицу.
Город изменился. Он понял это с первой же минуты; не увидеть перемен мог разве слепой. Улицы освещались только луной, фонари не горели. На каждом углу валялись кучи мусора. Груды гнилых овощей и фруктов, разбитые ящики и грязная бумага вперемешку с соломой. Все это шевелилось под слабыми порывами редкого ветерка. Дома и магазины облекало знойное марево. Мостовую покрывала сухая грязная пыль. Несмотря на уверенную походку, Ламприер шел без всякой цели. Сначала он двигался на север, через рынок, потом свернул на восток и на юг. Навстречу ему попадались какие-то компании: казалось, они шли бесцельно, устремив взоры в какую-то невидимую точку. Ламприер всякий раз поспешно уступал им дорогу: что-то в группах вызывало страх, словно это были натасканные собаки, вынюхивающие свою добычу. В этих компаниях можно было насчитать человек десять—двадцать. Некоторые двигались очень быстро, почти бежали. Все были одеты похоже, словно у них была принята какая-то униформа, по которой они узнавали друг друга: одинаковые шарфы, кушаки, угловатые шляпы. Некоторых отличали явные опознавательные знаки: хлыст, легкая трость, короткая шпага. Ламприер встречал их все чаще. Они шли напролом на прохожих, словно те вовсе не существовали. Иногда они переговаривались между собой вполголоса, а когда Ламприер проходил мимо, они немедленно умолкали и мрачно смотрели, дожидаясь, пока он скроется из виду. Они нигде окончательно не останавливались, и было непонятно, куда движутся эти отряды. Ламприер избегал их, при встречах поспешно переходя на другую сторону улицы. Среди них были даже дети. Мимо Ламприера прошли шесть или семь ребят с горящими глазами, и когда Джон набрался смелости спросить одну девочку, куда они идут, девочка посмотрела на него, как на свалившегося с Луны, и ответила: «К Фарине».
Тогда он понял, что эти компании были наследниками ткачей, которых он видел в трактире, где, должен был встретиться с Джорджем, а встретился с Теобальдом и с темнолицым самозванцем; это были наследники тех головорезов, что шумели под окнами, когда он беседовал со вдовой. Они беспорядочно двигались по улицам, находя друг друга, чтобы сплотиться и сражаться. Ламприер вернулся домой в тревоге, и ночью ему снились пожары.
На следующий день, около полудня, в дверь постучали. Ламприер был уверен, что это Септимус, и ошибся. Когда дверь распахнулась, Джон увидел рыжеватые волосы и знакомое лицо.
— Вы были правы, — сказал Теобальд Пеппард. — Я ошибался.
Эти слова дались ему нелегко; он с трудом скрывал раздражение.
— Все, что говорил Джордж… — Теобальд сделал паузу, и Ламприер жестом пригласил его войти, — все было правдой. Я нашел бумаги, которые это доказывают. Целиком и полностью. Джордж был прав с самого начала.
— Я знаю, — сказал Ламприер. Четырехэтажный Торговый дом Ост-Индской компании возвышался на Леднхолл-стрит. Ламприер пытался убедить Теобальда рассказать ему о том, что он узнал, но тот отказался делать голословные заявления и потащил его через весь город: через Флит-стрит, мимо собора Святого Павла и через Корнхилл, к месту своей работы. Группы людей, попадавшиеся Ламприеру прошлым вечером на каждом шагу, были тут как тут; они и днем бродили по раскаленным улицам. При свете дня они казались менее опасными, но ощущение, которое Ламприер испытал, увидев их вчера, не проходило.
Теобальд, казалось, тоже нервничал, но им удалось добраться до места спокойно. Под впечатлением гневных тирад против Компании, произнесенных в свое время Джорджем и вдовой, Ламприер ожидал увидеть мрачную тюрьму, угрюмую крепость с башнями и бастионами, логовище зла; но здание Ост-Индской компании оказалось невыразительным и безликим, почти незаметным, несмотря на большие размеры, среди соседствующих с ним домов и магазинов. Ужасно вспотев на жарких улицах в своем пальто, Ламприер нетерпеливо рванулся следом за Теобальдом в прохладный коридор.
— Это приемные владельцев и директоров. Теобальд указал на просторную комнату справа, где Ламприеру бросился в глаза стол в виде подковы — такой огромной, что ею можно было бы подковать самого Пегаса. После яркого солнечного света глаза Ламприера медленно привыкали к полумраку
