покидаю Лондон и, что еще более, странно, еду куда-то в другое место; чувство одиночества и непрерывная тряска привели мои мысли в полное расстройство и даже заставили меня забыть на какое-то время о моей дорожной сумке и шляпной картонке. Я буду вечно благодарен кучеру блэкуоллского омнибуса, который, въехав дышлом в дверцу моего кабриолета, разогнал обступившие меня смутные и не поддающиеся описанию видения. Но так уж созданы мы, люди, несовершенное творение природы!

Счастлив отметить, что я первый ступил на борт парохода и, таким образом, буду иметь возможность давать вам отчет о всем случившемся по мере того, как оно будет передо мной совершаться. Густой дым валит из трубы парохода, как и из уст членов команды; а капитан, как мне сообщают, сильно пьян и лежит в своем маленьком домике на палубе, несколько напоминающем будку на заставе. Из слов окружающих я заключаю, что он приказал развести пары.

Вы легко догадаетесь, с каким чувством я узнал только что, что моя койка в той же каюте, где находятся и койки, заказанные профессором Вуденсконсом, м-ром Слэгом и профессором Граймом. Профессор Вуденсконс занимает койку надо мной, а м-р Слэг и профессор Грайм две койки напротив. Их багаж уже прибыл. На постели м-ра Слэга лежит какая-то длинная жестяная труба, около трех дюймов в диаметре, аккуратно закрытая с обоих концов. Что в ней может быть? Конечно, какой-нибудь мощный прибор новой конструкции.

Десять минут десятого

Никто еще не прибыл, и ничто новое еще не встретилось мне, кроме нескольких говяжьих и бараньих туш, из чего я заключаю, что на завтра готовится славный простой обед. Снизу доносится какой-то странный запах, который по началу меня немного обеспокоил; но поскольку стюард говорит, что там всегда такой запах и он никогда не проходит, я уже опять спокоен. Я узнал от него же, что различные секции будут размещены в гостиницах «Черный слуга и Колики» и «Мозоль и Выдержка». Если это сообщение верно (а я не имею оснований в том сомневаться), ваши читатели сделают из этого те выводы, какие им подскажут их различные взгляды и убеждения.

Я записываю здесь эти наблюдения по мере того, как они у меня возникают, или по мере того, как я узнаю те или иные факты — для того, чтобы мои первые впечатления не потеряли ничего от своей изначальной живости. Я буду отправлять их вам небольшими пакетами, как только будет представляться к тому возможность.

Половина десятого

На пристани обозначился какой-то темный предмет. Думаю, что это пассажирская карета.

Без четверти десять

Нет, ошибся.

Половина одиннадцатого

Каждую минуту вливаются новые пассажиры. Четыре переполненных омнибуса только что прибыли на пристань, все в движении. Очень шумно; суета, толкотня. В каютах накрывают на стол, и стюард расставляет на столах, по самой середине, на равном расстоянии одну от другой, голубые тарелки с ломтями сыра. Много таких ломтей он роняет на пол, но уже, видимо, привыкши к этому, очень ловко поднимает их с пола и, вытерев рукавом, бросает обратно в тарелку. Это молодой человек чрезвычайно приятной наружности, то ли грязный, то ли мулат, но думаю, что — первое.

Один довольно примечательный старый джентльмен, который приехал на пристань в омнибусе, только что разругался с носильщиками, и вот он, шатаясь, идет к судну с большим чемоданом в руках. Верю и надеюсь, что он дойдет благополучно, но сходни, по которым он должен пройти, узкие и скользкие. Что это, всплеск? Боже милостивый!

Я только что вернулся с палубы. Чемодан стоит у самого края пристани, а старого джентльмена нигде не видно. Сторож не может сказать с уверенностью, свалился он в воду или нет, но обещает, что завтра же, первым делом, поищет его багром. Да увенчаются успехом его гуманные усилия!

Только что прибыл профессор Ного в ночном колпаке под шляпой. Он заказал стакан грога с сухим бисквитом и таз, а затем сразу лег в постель. Что бы это могло значить?

Три остальных ученых джентльмена, о которых я упоминал выше, уже на борту, и уже все опробовали свои койки, за исключением профессора Вуденсконса, — ему досталась одна из верхних, и он никак не может туда взобраться. А м-р Слэг, который лежит на другой верхней, не может оттуда слезть, и слуга подаст ему ужин туда, наверх. Я имел честь представиться этим джентльменам, и мы дружески уговорились, в каком порядке мы будем ложиться спать; об этом необходимо было условиться, потому что, хотя каюта и очень комфортабельна, на полу ее может поместиться одновременно только один джентльмен, да и то он должен снимать сапоги в коридоре.

Как я и предвидел, ломти сыра предназначались для ужина пассажиров, и в настоящее время они в процессе поглощения. Ваши читатели с удивлением узнают, что профессор Вуденсконс уже восемь лет воздерживается от сыра, хотя масло принимает в значительных количествах. Профессор Грайм, поскольку он потерял несколько зубов, не может, как я наблюдаю, есть корочки без того, чтобы не размочить их предварительно в портере из своей собственной бутылки. Как интересны все эти личные особенности каждого из них!

Половина двенадцатою

Профессора Вуденсконс и Грайм, с добродушием, которое нас всех восхищает, решили разыграть бутылку подогретого портвейна. Возник небольшой спор о том, будет ли платить тот, кто выиграет при первом же броске монеты, или тот, кто будет иметь лучший результат по трем броскам. В конце концов был принят этот последний вариант. Мне очень хотелось бы, чтобы выиграли оба джентльмена; но так как это невозможно, признаюсь, что я лично (говорю от своего имени и нисколько не связываю этим выражением моих личных чувств ни вас, ни ваших читателей) мечтаю о победе профессора Вуденсконса. Я и поставил на этого джентльмена в размере восемнадцати пенсов.

Без двадцати минут двенадцать

Профессор Грайм по нечаянности выбросил свою полкрону через одно из окон каюты, и было решено, что вместо него будет метать стюард. Мазать можно на каждого и в любом размере, но желающих мазать не оказалось.

Только что профессор Вуденсконс загадал на «решку». Но так как монета засела в пазах между бимсами каюты, придется долго ждать, пока она оттуда свалится. Значительность и напряжение этой минуты вам невозможно и вообразить.

Двенадцать часов

Подогретый портвейн дымится на столе передо мной, а выиграл профессор Грайм. В таком розыгрыше все дело случая, но не могу не высказать своего мнения, что по всем основаниям, как общественного, так и частного характера, по своему интеллектуальному богатству и научным достижениям должен был выйти победителем профессор Вуденсконс. Ликование профессора Грайма по такому поводу, боюсь, несовместимо с истинным величием.

Четверть первого

Профессор Грайм продолжает ликовать и в неумеренных выражениях бахвалиться своей победой; он утверждает, что всегда выигрывает, что он знал заранее, что будет «орел», и делает много других замечаний подобного рода. Неужели этот джентльмен в такой мере утратил чувство приличия и соразмерности, что не видит и не сознает, насколько выше его профессор Вуденсконс? Уж не потерял ли профессор Грайм рассудок? Или он хочет, чтобы ему откровенно напомнили о его подлинном положении в обществе и подлинной ценности его достижений и способностей? Профессору Грайму очень бы следовало подумать об этом.

Час ночи

Пишу в постели. Маленькая каюта слабо освещена мигающей лампой, подвешенной к потолку; профессор Грайм лежит на противоположной койке на спине, с широко открытым ртом. Есть неописуемая торжественность в этой картине. Плеск воды, тяжелые шаги матросов над головой, чьи-то сердитые голоса на реке, лай собак на берегу, храп пассажиров и непрерывный скрип всех деревянных частей парохода — только эти звуки улавливает ухо. А за этими исключениями, всюду глубокая тишина.

Мое любопытство сильно возбуждено. М-р Слэг, который лежит над профессором Граймом, только что осторожно отдернул занавески у своей койки и, тревожно оглядевшись, — как бы для того, чтобы убедиться, что его спутники спят, — взял уже упоминавшуюся мной жестяную трубу и теперь очень внимательно ее

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату