основанная на здоровых принципах благонравия и добродетели. и внедряться правила высокой нравственности. Он предложил. чтобы каждая блоха, которая вздумает, ради денег, выступать на поприще музыки, или танцев, или еще каких-нибудь других театральных развлечений любого рода, без надлежащего разрешения, рассматривалась как бродяга и чтобы с ней поступали соответственно; в этом отношении он только приравнивает блох ко всему остальному человечеству. Он предлагал далее, чтобы труд блох был поставлен под надзор и управление государства, которое должно выделить из своих доходов особый фонд для обеспечения престарелых и неработоспособных блох, их вдов и сирот. В этих целях он рекомендовал учредить щедрые премии за три лучших проекта богадельни; из этого — поскольку архитектура у насекомых, как известно, достигла весьма высокого уровня развития — и мы сможем, вероятно, извлечь ценные уроки для усовершенствования наших столичных университетов, национальных картинных галерей и других общественных зданий.
Председатель пожелал узнать, как остроумный джентльмен предполагает установить связь с блохами, хотя бы на первом этапе, чтобы они могли полностью осознать те преимущества, которые они неизбежно извлекут от перемены образа жизни и перехода к честному труду. Он видит в этoм единственное затруднение.
Автор отметил, что это затруднение легко преодолевается, а вернее, здесь и вообще нет никакого затруднения. Совершенно очевидно, каким путем надо будет следовать, если удастся убедить правительство ее величества принять этот план: надо будет привлечь к работе, на основе хорошего жалования, того джентльмена, о котором он уже упоминал как о руководителе выставки на Риджент-стрит в пору его посещения этой выставки. Этот джентльмен сможет сразу же установить связь с широкими массами блох и руководить ими при осуществлении того или иного плана всеобщего перевоспитания (который будет должным образом санкционирован парламентом), вплоть до того времени, когда наиболее способные из блох продвинутся настолько в своем развитии, что смогут стать наставниками для всех остальных.
Председатель и несколько членов секции высоко оценили только что прочитанный доклад и поздравили автора с весьма остроумным и полезным научным трудом. Было постановлено рекомендовать Совету, немедленно рассмотреть этот проект.
М-р Уигсби представил собранию кочан цветной капусты, несколько больший по размерам, чем зонт коляски, который был выведен им не каким-нибудь особым искусственным способом, а только путем применения в качестве удобрения сильно карбонированной содовой воды. Он объяснил, что если выскрести из него сердцевину, которая сама по себе составила бы новый и прекрасный питательный продукт для бедняков, — мы получим парашют, в принципе сходный с парашютом конструкции м-ра Гарнерина; держать его надо будет, конечно, кочерыжкой вниз. Он добавил, что охотно совершит спуск на этом парашюте с высоты не менее трех миль с четвертью; и более того, уже сделал такое предложение владельцам Воксхолла, которые любезнейшим образом пошли навстречу его желаниям и назначили для этого опыта день в самом начале будущего лета; они, однако, поставили условием, чтобы края кочана были предварительно надломлены в трех или четырех местах, дабы обеспечить таким образом безопасность спуска.
Председатель поздравил публику с grand gala[6], которое ей предстоит увидеть, и горячо похвалил владельцев упомянутого заведения за их любовь к науке и заботу о безопасности человеческой жизни, заметив, что и то и другое несомненно делает им честь.
Один из членов секции пожелал узнать, сколько тысяч фонарей усилят иллюминацию королевского парка Воксхолл вечером после спуска на парашюте.
М-р Уигсби ответил, что этот вопрос еще не решен окончательно; но, по его сведениям, предполагается сверх обычной иллюминации зажечь еще восемь с половиной миллионов дополнительных ламп, фонарей и плошек.
Член секции, задавший последний вопрос, заявил, что он вполне удовлетворен этим сообщением.
М-р Блэндерэм привел всю секцию в восхищение весьма интересным и ценным докладом «О последних минутах ученой свиньи», который произвел особенно сильное впечатление потому, что был основан на личных воспоминаниях самого любимого из состоявших при ней служителей. В своем докладе автор недвусмысленно утверждал, что имя этого животного было никак не Тоби, а Соломон, и убедительно доказывал, что оно не могло иметь родственников среди других свиней той же ученой профессии, как заведомо лживо утверждали некоторые злонамеренные люди, — поскольку его отец, мать, братья и сестры в разные сроки пали жертвой мясника. Правда, одного из его дядей удалось, ценой больших усилий, проследить до хлева в Сомерс-Тауне; но так как он в то время тяжело болел корью, а вскоре после этого совсем исчез, есть все основания предполагать, что он был превращен в колбасу. Недуг ученой свиньи начался жестокой простудой, которая обострилась ввиду невоздержности в питании из корыта, а затем перебросилась на легкие и привела в конечном счете к полному разрушению всего организма. Докладчик привел также грустный рассказ, из которого следовало, что животное предчувствовало приближение конца. После того как оно своими номерами, которые никак не свидетельствовали об упадке сил и таланта, доставило живую радость многочисленному и фешенебельному обществу, оно устремило взгляд на нынешнего его биографа; повернувшись затем к часам, которые лежали на полу и по которым оно столько раз безошибочно сообщало публике верное время, оно на этот раз дважды спокойно обвело рылом циферблат. И ровно через двадцать четыре часа оно перестало существовать!
Профессор Уизи спросил, не выражало ли оно перед смертью звуками или как-нибудь иначе своей последней воли в отношении своего маленького личного имущества.
М-р Блэндерэм ответил, что, когда служитель, после представления, взял в руки колоду карт, оно многозначительно прохрюкало несколько раз и затем покивало головой, как делало всякий раз, когда выражало удовлетворение. По этим жестам он заключил, что оно предлагает ему оставить эти карты себе, и он так и поступил. Но в отношении часов оно не выразило никаких пожеланий, и поэтому тот же служитель заложил их у ростовщика.
Председатель пожелал узнать, встречался ли и беседовал ли кто-либо из членов секции с некоей свинолицей дамой, которая, как сообщают, носила черную бархатную маску и принимала пищу из золотого корыта.
После некоторых колебаний один из членов ответил, что свинолицая дама — его теща и что председатель, как он надеется, не позволит себе нарушить священную неприкосновенность тайн личной жизни.
Председатель попросил извинения. Он полагал, что свинолицая дама есть не частное, а общественное лицо. Не согласится ли, все же, досточтимый член секции, имея в виду общие интересы развития науки, сообщить, имеет ли эта особа какое-либо отношение к ученой свинье?
Досточтимый член секции сказал все так же тихо, что, поскольку в этом вопросе содержится намек, что ученая свинья могла быть его сводной сестрой, он вынужден уклониться от ответа.
СЕКЦИЯ Б. — АНАТОМИЯ И МЕДИЦИНА.
«Поросенок и Огниво». Каретник.
Председатель — д-р Турелл. Вице-председатели — профессора Мэфф и Ного.
Д-р Кутанкумаген (из Москвы) представил секции доклад о случае из его собственной практики, который ярко иллюстрирует могущество медицины на примере проведенного им успешного лечения одной смертельной болезни. Он был приглашен к данному пациенту 1 апреля 1837 года. Болезнь протекала при симптомах, которые должны были вызвать особую тревогу у каждого медика. Больной был человек сложения плотного и крепкого, походку имел твердую и упругую, щеки — пухлые и румяные, голос — громкий, аппетит — превосходный, пульс хорошего наполнения и четкий. Он имел обыкновение принимать пищу трижды per diem[7], а выпивать за сутки не менее одной бутылки вина и одного стакана спиртного, разбавленного водой. Он часто смеялся, итак заливчато, что страшно было слушать. В результате сильно действующих лекарств, строгой диеты и кровопускания эти симптомы уже через три дня заметно ослабли. Строгое соблюдение того же курса лечения в течение одной только недели, при малых дозах кашки на воде, жидком бульоне и ячменном отваре, привело, наконец, к полному их исчезновению. Через месяц он уже поправился настолько, что его можно было, при помощи двух сиделок, выносить на улицу, и он мог дышать свежим воздухом в закрытой карете, обложенный мягкими подушками. В настоящее время он окреп настолько, что способен уже ходить при некоторой поддержке костылей и мальчика поводыря. Секция, вероятно, рада будет узнать, что он теперь мало ест, мало пьет,
