музыку. Он по всей форме попросил о продлении своего разрешения, и как нечто само собой разумеющееся, его просьбу уже собирались удовлетворить, когда Николас Талрамбл встал и обрушил на удивленный муниципалитет бурные потоки красноречия. Он бичующими словами. описал все возрастающую развращенность своего родного города Мадфога и безобразия, творимые его жителями. Затем он поведал, какой ужас испытал при виде того, как в погреб «Веселых барочников» неделю за неделей Катятся бочки с пивом; и как он просидел у окна напротив «Веселых барочников» два дня подряд, считая посетителей, которые заходили туда за пивом только между двенадцатью и часом (кстати сказать, это было обеденным временем для большинства жителей Мадфога). Затем он перешел к сообщению о том, что число людей, выходивших оттуда с пивными кувшинами в руках, равнялось двадцати одному за пять минут; при умножении на двенадцать это число дает двести пятьдесят два человека с пивными кувшинами в час, а при дальнейшем умножении на пятнадцать (число часов, на протяжении которых трактир бывал ежедневно открыт) получается три тысячи семьсот восемьдесят человек с пивными кувшинами в день или двадцать шесть тысяч четыреста шестьдесят человек с пивными кувшинами в неделю. После этого он принялся доказывать, что бубен и падение нравов — синонимы, а скрипка и порочные наклонности неотделимы друг от друга. Свои доказательства он подкреплял частыми ссылками на толстую книгу в синем переплете и иллюстрировал разнообразными цитатами из мидлсекских судебных отчетов; и в конце концов муниципалитет, сбитый с толку цифрами, усыпленный этой речью и вдобавок сильно проголодавшийся, сдался Николасу Талрамблу и отказал «Веселым барочникам» в разрешении на музыку.
Но хотя Николас Талрамбл торжествовал, торжество это было недолговечным. Поведя войну против пивных кувшинов и скрипок, он забыл то время, когда сам любил отхлебнуть из первых и сплясать под вторые, и жители города его возненавидели, а старые друзья отвернулись от него. Вскоре ему надоело одиночество среди великолепия Мадфог-Холла, и сердце его томилось тоской по «Гербу лодочника». Он глубоко сожалел, что ему взбрело в голову заняться политической деятельностью, и вздыхал о добрых старых временах угольной лавчонки и об уютном уголке у камина.
Дело кончилось тем, что истосковавшийся старый Николас собрался с духом, заплатил секретарю за три месяца вперед и отправил его в Лондон с первым же дилижансом. Покончив с этим, он сунул ноги в сапоги, а гордость в карман, и отправился в залу «Герба лодочника». Из старых друзей он застал там только двоих, и они холодно посмотрели на его протянутую руку.
— Может быть, вы собираетесь запретить трубки, мистер Талрамбл? — сказал один.
— Или установить связь между ростом преступности и табачком? — проворчал второй.
— Ни то, ни другое, — ответил Николас Талрамбл, пожимая им руки, хотели они того или нет. — Я пришел сюда, чтобы сказать, как мне стыдно, что я свалял такого дурака, и чтобы попросить вас пустить меня на мое старое местечко.
Старые друзья широко открыли глаза, другие старые друзья открыли дверь, и Николас со слезами на глазах тоже протянул им руку и повторил свои слова. Они испустили вопль восторга, от которого зазвенели колокола на древней церкви, передвинули старое кресло в теплый угол и, усадив в него старого Николаса, тут же заказали самую большую миску горячего пунша и неограниченное количество трубок.
На следующий же день «Веселые барочники» получили свое разрешение, и на следующий же вечер старый Николас в паре с женой Нэда Туиггера открыл танцы под скрипку и бубен, которые, казалось, только выиграли от короткого отдыха — никогда еще они не звучали так весело. Нэд Туиггер отличался вовсю: он плясал матросские танцы, балансировал стульями на подбородке, а соломинками на носу, и своими талантами привел в неописуемый восторг всех присутствующих, включая муниципалитет в полном составе.
Мистер Талрамбл-младший желал и далее пребывать в великолепии, поэтому он отправился в Лондон и начал выдавать векселя на своего отца, а когда окончательно запутался и влез в долги, то раскаялся и вернулся в отчий дом.
Что касается старого Николаса, то он сдержал свое слово и после шестинедельного пребывания на общественном поприще никогда более туда не возвращался. Он заснул на следующем же заседании муниципалитета и в доказательство полной своей искренности попросил нас написать это правдивое повествование. Мы будем рады, если благодаря ему Талрамблы иных общественных сфер вспомнят, что надутое чванство — еще не благородство и что, когда они, желая забыть о годах, прожитых в более смиренной доле, поносят те маленькие удовольствия, от которых сами в свое время не отказывались, они навлекают на себя презрение и насмешки.
Мы впервые публикуем часть материалов, почерпнутых нами из данного источника. В дальнейшем, быть может, мы возьмем на себя смелость заняться летописью Мадфога.
Полный отчет о первом съезде Мадфогской ассоциации для усовершенствования всего-на-свете
Мы употребили совершенно беспримерные и чрезвычайные усилия, чтобы представить нашим читателям полный и точный отчет о трудах недавнего исторического съезда Мадфогской Ассоциации[4], состоявшегося в городе Мадфоге; мы счастливы, что ныне можем предложить им результаты этих усилий в форме различных сообщений, полученных нами от энергичного, талантливого, прекрасно владеющего пером корреспондента, который был отправлен нами специально для этой цели в Мадфог и разом обессмертил нас, себя, Мадфог и Ассоциацию. В течение нескольких дней мы даже не могли определить, кто будет наиболее прославлен в потомстве: мы ли, потому что это мы послали на место происшествия такого корреспондента; он ли, потому что это он написал такой отчет; или Ассоциация, потому что это она дала нашему корреспонденту материал для его писем. Мы все же склоняемся к тому мнению, что в этом предприятии мы главный компаньон, поскольку нам принадлежала самая идея отчета от нашего собственного корреспондента; скажут, что есть в этом некоторая предвзятость; скажут, что это свидетельствует о некотором нашем пристрастии к собственной особе. Пусть так. Мы не сомневаемся, что каждый джентльмен, имевший отношение к этому знаменательному собранию, страдает тем же недостатком, в большей или меньшей степени; и мы видим для себя утешение в том, что хотя бы эта слабость роднит нас с великими светилами науки, с теми несравненными и блистательными светочами знания, чьи рассуждения мы здесь увековечили.
Мы приводим письма нашего корреспондента в том порядке, в каком они были нами получены. Любая попытка придать им стройность единого целого только убила бы тот страстный тон, ту дикую подчас неукротимость, щедрую и яркую живописность, которые пронизывают все эти письма насквозь.
Мы все здесь в большом волнении. Только и говорят что о предстоящем съезде Ассоциации. В дверях гостиниц толпятся официанты и коридорные, ожидая появления обещанных гостей; многочисленные билетики, приклеенные облатками на окнах частных домов и оповещающие о том, что здесь можно остановиться на ночлег, придают улицам очень оживленный и праздничный вид, поскольку облатки эти — самых различных цветов, а однообразие печатных объявлений скрашивают почерки всевозможного характера и стиля. Доверительно сообщают, что профессора Снор, Доуз и Уизи заказали номер на три постели с гостиной в «Поросенке и Огниве». Я передаю вам этот слух, как он дошел до меня; но не могу пока еще поручиться за его достоверность. Как только я буду располагать какими-нибудь положительными сведениями об этом интересном предмете, вы, конечно, получите соответствующее сообщение.
Я только что возвратился после личного свидания с хозяином «Поросенка и Огнива». Он сообщает доверительно, что профессора Снор, Доуз и Уизи, весьма возможно, остановятся в его гостинице, но опровергает сообщения о том, что помер уже заказан; это заявление подтверждает и горничная — девушка бесхитростная и привлекательной наружности. А номерной считает вообще невероятным, чтобы профессора Снор, Доуз и Уизи здесь остановились; однако у меня есть основания полагать, что этот человек подкуплен хозяином «Настоящего Поросенка», конкурентом «Поросенка и Огнива». Ввиду такой противоречивости полученных мною сведений трудно установить истину, но как только факт будет проверен, вы, разумеется, будете поставлены о том в известность. Всеобщее возбуждение продолжается. Около получаса тому назад из окна кондитерской на углу Главной улицы выпал мальчик, что вызвало большой переполох. Все склонны рассматривать это как несчастный случай. Дай бог, чтобы это было так!
Сегодня рано утром колокола всех церквей пробили семь; при нынешнем возбужденном состоянии
