ее, по всей вероятности, кто-то обучил шитью. Любовь — прекрасный учитель во всех случаях жизни, и, может статься, этот самый учитель (заменивший наперстком колчан со стрелами) и наставлял миссис Джон Роксмит в избранной ею отрасли рукоделия.
Близился час, когда Джон обычно возвращался домой, но миссис Джон торопилась закончить до обеда какую-то особенно удавшуюся ей вещицу и не стала встречать его. Она шила и шила, улыбаясь тихой, хоть и несколько самодовольной улыбкой, а иголка размеренно ходила у нее в руке, точно маятник очаровательных фарфоровых часов работы самого лучшего мастера.
Стук в дверь, звон колокольчика. Не Джон — иначе Белла кинулась бы ему навстречу. Но если не Джон, тогда кто же? Белла не успела задать себе этот вопрос, как ее служанка — вечно она впопыхах, дурочка! — влетела в комнату и доложила:
— Мистер Лайтвуд!
— Боже правый!
Белла накрыла свое шитье косынкой, и вовремя: мистер Лайтвуд уже отвешивал ей поклон. Мистер Лайтвуд был сам не свой — печальный, бледный.
Напомнив в двух словах о том счастливом времени, когда он имел честь знать миссис Роксмит еще как мисс Уилфер, мистер Лайтвуд рассказал, что случилось и зачем он сюда приехал. Он приехал с поручением от Лиззи Хэксем, которая покорно просит миссис Джон Роксмит присутствовать на ее свадьбе.
Эта просьба и прочувствованный рассказ Лаитвуда так взволновали Беллу, что стук Джона пришелся как нельзя более кстати и был для нее лучше всяких нюхательных солей.
— Мой муж! — воскликнула она. — Сейчас я его приведу.
Но оказалось, что это не так просто сделать, ибо стоило только ей произнести имя Лаитвуда, как Джон остановился, хотя пальцы его уже коснулись дверной ручки.
— Пойдем наверх, дорогая.
Белла удивилась: почему он весь вспыхнул и, быстро повернувшись, зашагал вверх по ступенькам? «Что это значит?» — думала она, поднимаясь следом за ним.
Джон посадил ее на колени и попросил:
— А теперь, сокровище мое, расскажи мне все по порядку.
Пожалуйста! По порядку так по порядку, но почему у него такой смущенный вид? И когда она начала рассказывать, почему он слушал так невнимательно? Ведь ей было хорошо известно, с каким участием он всегда относился к Лиззи и к ее судьбе. Что же все это значит?
— Джон, милый, ты поедешь со мной на свадьбу?
— Н-нет, родная, я не могу.
— Не можешь, Джон?
— Никак не могу, моя дорогая. 06 этом и думать нечего.
— Значит, мне придется ехать одной, Джон?
— Нет, дорогая, ты поедешь с мистером Лайтвудом.
— А как ты думаешь, Джон, не пора ли нам спуститься к мистеру Лайтвуду? — осторожно спросила Белла.
— Да, тебе пора, друг мой, а за меня ты извинись перед ним.
— Как, Джон? Неужели ты не хочешь повидать его? Он же знает, что ты вернулся. Я ему сказала.
— Жаль, жаль, но что поделаешь! Я не смогу повидаться с ним, дорогая.
Чуть-чуть надув губки, Белла удивленно смотрела на Джона и терялась в догадках. Чем объяснить такое непонятное поведение? Догадка пришла, хоть и не бог весть какая остроумная.
— Джон, милый, неужели ты ревнуешь меня к мистеру Лайтвуду?
— Сокровище мое! — воскликнул ее муж и громко рассмеялся. — Как я могу ревновать тебя? И почему я должен тебя ревновать?
— Потому, Джон, что когда-то мистер Лайтвуд восхищался мной, — ответила Белла, надув губки чуть побольше, — хотя я в этом совершенно не повинна.
— Я тоже восхищался тобой, и ты в этом повинна, — возразил Джон, глядя на нее с гордостью. — И в том, что мистер Лайтвуд тобой восхищался, тоже вини себя. Но чтобы я ревновал к нему? Да я сойду с ума, если буду ревновать свою жену ко всем, кто считает ее красивой и очаровательной женщиной.
— Я и сержусь, Джон, и умиляюсь, на тебя глядя, — с легким смешком сказала Белла, — потому что ты хоть и глупый, а говоришь мне такие приятные вещи, и, кажется, от чистого сердца. Но довольно загадок, сэр! Чем вам не угодил мистер Лайтвуд?
— Ничем, дорогая.
— Что он тебе сделал дурного, Джон?
— Он ничего дурного мне не сделал, дорогая. Ни он, ни мистер Рэйберн. Ровным счетом ничего дурного, ни тот, ни другой. И все-таки они оба одинаково мне неприятны.
— Ах, Джон! — В голосе Беллы послышалось такое же отчаяние, с каким, бывало, она сокрушалась и о собственных недостатках. — Ты настоящий сфинкс! А когда сфинксы женятся… из них выходят плохие, скрытные мужья, — обиженным тоном заключила она.
— Белла, жизнь моя! — Джон Роксмит с грустной улыбкой коснулся ее щеки, огорченный тем, что она потупилась и надула губки. — Взгляни на меня. Мне надо поговорить с тобой.
— И Синяя Борода будет говорить серьезно? Неужели он вышел из своего тайника? — спросила Белла, сразу просветлев.
— Да, разговор будет серьезный. И я не скрываю, что у меня есть тайник. Помнишь, ты просила меня не восхвалять твоих душевных качеств до тех пор, пока тебе не придется испытать их на деле?
— Помню, Джон. И это были не пустые слова, я и сейчас не отказываюсь от них.
— Наступит время, моя родная… Я не пророчествую, а знаю твердо: наступит время, когда тебе придется испытать себя. И я буду считать, что ты прошла сквозь это испытание только в том случае, если твоя вера в меня не поколеблется ни на минуту.
— Тогда можешь не сомневаться в своей жене, Джон, потому что она верит тебе во всем. Всегда, всегда верила и будет верить! Не суди обо мне по такой мелочи, Джон. В мелочах я сама мелкая, а в серьезном не сплошаю. Надеюсь, что не сплошаю, хвалиться заранее не хочу, но надеюсь, что нет.
Почувствовав, как нежные руки жены обвились вокруг его шеи, Джон еще сильнее, чем она сама, проникся верой в ее слова. Если бы богатства Золотого Мусорщика принадлежали ему, он прозакладывал бы все до последнего фартинга, что это доверчивое и горячее сердце разделит с ним не только радости, но и беды, которые выпадут на его долю.
— Теперь я пойду к мистеру Лайтвуду и уйду с мистером Лайтвудом, — сказала Белла, вскочив с его колен. — У тебя, как известно, руки-крюки, Джон, — вечно они все перемнут, не туда положат, но если ты пообещаешь больше так не делать (хотя, видит бог, я просто к тебе придираюсь!), можешь собрать мои спальные принадлежности в саквояж, а я тем временем надену капор.
Он весело повиновался ей, и она завязала ленты как раз под самыми ямочками на подбородке, тряхнув кудрями, надвинула капор на голову, расправила банты, пальчик за пальчиком натянула перчатки на свои пухлые ручки, попрощалась с мужем и вышла из комнаты. Увидев, что его спутница готова к отъезду, мистер Лайтвуд вздохнул с облегчением.
— Мистер Роксмит поедет с нами? — нерешительно спросил он, бросив взгляд на дверь.
— Ах, я совсем забыла! — воскликнула Белла. — Он шлет вам привет. У него флюс — так раздуло щеку, просто ужас! Я уложила бедняжку в постель и велела дожидаться лекаря, пусть сделает ему надрез.
— Вот странно! — сказал Лайтвуд. — Я никогда не видел мистера Роксмита, хотя у нас с ним были кое- какие дела.
— Да что вы? — удивилась Белла и даже не покраснела.
— Я уж начинаю подумывать, — продолжал Лайтвуд, — что мне с ним не суждено встретиться.
— Да, иной раз просто диву даешься, до чего все странно складывается, — с невозмутимым видом проговорила Белла. — Видно, судьба такая. Но я готова, мистер Лайтвуд.
Не теряя времени, они сели в экипаж — тот самый, что Лайтвуд нанял еще в Гринвиче, и из незабвенного Гринвича поехали прямо в Лондон и на лондонском вокзале стали ждать его преподобие Фрэнка Милви с супругой, с которыми Лайтвуд успел сговориться заранее.
Почтенная чета задержалась по вине одной нуднейшей прихожанки, которая была сущим бичом для его
