учитель сказал:
— Как жаль, что ваши важные заказчицы не желают с вами считаться.
— Они всегда так, — ответила хозяйка дома, снова пожав плечами. — И платья свои не берегут, да еще привередничают — месяц поносят, и уже из моды вышло, подавай им новое. Я шью на одну куклу с тремя дочерьми. Вот транжирка! Разорит она когда-нибудь своего муженька!
И, рассмеявшись странным отрывистым смешком, хозяйка дома снова покосилась на гостей своими серыми глазами. Подбородок у нее был остренький, как у эльфа, и весьма выразительный, а бросая по сторонам такие вот острые взгляды, она еще и вздергивала его кверху. Получалось так, будто и глаза и подбородок приводились в действие одной пружинкой.
— И у вас часто бывает такое горячее время?
— Бывает куда горячее. Но сейчас работы мало. Третьего дня я сдала большой заказ — траурное платье. У куклы, на которую я шью, умерла канарейка. — Хозяйка дома рассмеялась и несколько раз покачала головой, словно хотела сказать: 'Вот она, суета мирская!'
— И вы так и сидите целый день одна? — спросил Брэдли Хэдстон. — Или соседские дети…
— О господи! — воскликнула хозяйка дома таким пронзительным голоском, точно последнее слово кольнуло ее. — Не говорите мне о детях! Я терпеть не могу детей! Мне все их повадки и фокусы давно известны. — И она сердито потрясла кулачком, поднеся его к самым глазам.
Вряд ли требовался большой учительский опыт для того, чтобы понять, как больно было кукольной швее чувствовать разницу между собой и другими детьми. Во всяком случае, оба — и учитель и ученик — сразу об этом догадались.
— Только им и дела, что бегать, кричать, играть во всякие игры, драться. Только им и дела, что скок- скок-скок на одной ножке по тротуару да чертить по нему мелом. Мне их повадки и фокусы давно известны! — И она снова потрясла кулачком. — Да это еще не все! Кто заглядывает в чужие замочные скважины и кричит всякие обидные слова и передразнивает, какая у кого спина и ноги? Да, да! Мне все их повадки и фокусы давно известны. А знаете, какое я придумала им наказание? У нас на площади есть церковь, а под этой церковью — черные двери в черное подземелье. Так вот, я отворила бы одну такую дверь и затолкала бы туда их всех, а потом — дверь на замок, и в замочную скважину — перцу им, перцу!
— А перец зачем? — спросил Чарли Хэксем.
— Чтобы чихали, — пояснила хозяйка дома, — и обливались слезами. Чихают, слезы из глаз кап-кап, а тут я и начну их дразнить в замочную скважину, как они сами, озорники и проказники, других дразнят.
Потряхивание кулачком перед глазами, на сей раз особенно энергичное, видимо, принесло некоторое облегчение хозяйке дома, и она добавила уже более спокойным тоном:
— Нет, нет, нет! Бог с ними, с детьми. Я больше люблю взрослых.
Возраст этой маленькой особы не поддавался определению: фигурка у нее была щупленькая, а личико одновременно и юное и старообразное. Ей было, вероятно, лет двенадцать, от силы — тринадцать, никак не больше.
— Я всегда любила взрослых, — продолжала она, — и всегда с ними водилась. Они такие умные. Сидят смирно. Не скачут, не прыгают. У меня уж давно решено: пока не выйду замуж, только с ними и буду знаться. А замуж, хочешь не хочешь, все равно придется выходить.
Кукольная швея замолчала, прислушиваясь к чьим-то шагам на улице; в дверь тихо постучали. Тогда она дернула за рычажок возле ручки кресла и сказала с веселым смехом:
— Вот, например, одна взрослая особа, которую я считаю своим большим другом.
И в комнату вошла Лиззи Хэксем, одетая в черное.
— Чарли! Ты?
Она обняла брата — как встарь, что явно смутило его, и никого больше не замечала вокруг.
— Ну, ну, Лиз! Довольно! Посмотри, кто со мной пришел — мистер Хэдстон!
Ее взгляд встретился со взглядом учителя, который, видимо, не ожидал, что у Чарли Хэксема такая сестра, и они пробормотали обычные слова приветствия. Девушка была немного смущена этим неожиданным посещением; учитель держался натянуто. Впрочем, он никогда не чувствовал себя вполне свободно.
— Я говорил мистеру Хэдстону, что ты еще не устроилась как следует, Лиз, но он оказал нам любезность и все равно захотел пойти со мной. И вот я его привел. Как ты хорошо выглядишь!
Брэдли, по-видимому, был того же мнения.
— Хорошо? Правда, хорошо? — воскликнула хозяйка дома, снова принимаясь за работу, хотя в комнате уже стемнело. — Вы это правильно заметили! Но продолжайте, продолжайте болтать!
пропела она свой экспромт, показывая на каждого по очереди тоненьким пальцем.
— Я не ждала тебя, Чарли, — сказала Лиззи Хэксем. — Я думала, если ты захочешь меня увидеть, то пошлешь за мной и назначишь мне встречу где-нибудь недалеко от школы, как в прошлый раз. Мы с братом виделись возле школы, сэр, — пояснила она, обращаясь к учителю, — потому что мне проще туда прийти, чем ему сюда, — я работаю в мастерской, как раз на полпути между домом и школой.
— Вы, кажется, не очень часто встречаетесь, — сказал Брэдли, держась все так же натянуто.
— Да, — о грустным покачиванием головы. — Вы довольны успехами Чарли, мистер Хэдстон?
— Очень доволен. Я считаю, что дорога перед ним открыта.
— Я так на это надеялась! Спасибо вам. А ты, Чарли, какой ты молодец! Мне лучше уйти с его дороги, разве только он сам захочет повидаться со мной кое-когда. Вы тоже так считаете, мистер Хэдстон?
Помня, что ученик ждет его ответа и что он сам советовал ему держаться подальше от сестры, — вот от этой девушки, которая сейчас впервые предстала перед ним, Брэдли Хэдстон проговорил, запинаясь:
— Видите ли, ваш брат очень занят. Ему надо много работать. Ведь чем меньше он будет отвлекаться от своих занятий, тем лучше для него. Вот когда он окончательно устроится, тогда… тогда другое дело.
Лиззи снова покачала головой и сказала со спокойной улыбкой:
— Я всегда ему так говорила. Ведь правда, Чарли?
— Ну, ладно, ладно, сейчас об этом не стоит вспоминать, — ответил мальчик. — Расскажи лучше, как ты живешь.
— Очень хорошо, Чарли. Я ни на что не могу пожаловаться.
— У тебя здесь своя комната?
— Да, конечно. Наверху. Там тихо, спокойно и воздуха много.
— А когда к ней приходят гости, она принимает их в этой комнате, сказала хозяйка дома, глядя на Лиззи, точно в бинокль, сквозь костлявый кулачок, причем глаза и подбородок действовали у нее в полном согласии. Гостей принимают всегда в этой комнате. Правда, Лиззи?
И тут Брэдли Хэдстон заметил легкое движение руки Лиззи Хэксем, словно она хотела предостеречь кукольную швею, а кукольная швея перехватила его взгляд, поднесла к глазам уже оба кулачка и направив свой бинокль на него, воскликнула с шутливым потряхиванием головы:
— Ага! Попались? Наблюдаете за нами?
Это могло быть простым совпадением, но Брэдли Хэдстон заметил также, что немедленно вслед за тем Лиззи, еще не успевшая снять капор, поспешила предложить им выйти на улицу, так как в комнате совсем стемнело. Гости попрощались, и они вышли втроем, а кукольная швея откинулась на спинку кресла, сложила руки на груди и, глядя им вслед, стала задумчиво напевать что-то тихим, нежным голоском.
— Я пойду погуляю по берегу, — сказал Брэдли. — Вам, наверное, хочется поговорить друг с другом.
