(изъявления авторской воли). С позиций нонспектакулярности можно было объяснить неприметность – и прежде всего для него самого! – его же собственной многолетней художественной практики. С другой стороны, дело ли это творца и художника объяснять толпе (да хотя бы и себе самому), что ты творец и художник? Демиургова ли это забота?
Дядя Тепа подошел к спящему художнику и без лишней патетики положил у его ног розу Джульетты. Скромный поведенческий этюд в духе нонспектакуляризма.
Он обнаружил Катрин в последней секции выставочного зала. Здесь на фоне абстрактных, несколько старомодных полотен телевизионщики брали интервью у знатоков современного искусства. Некоторых из них он знал в лицо, но не знал, знают ли они его в лицо, поэтому замедлил шаг. Катрин, стоявшая за спиной оператора, сделала знак рукой, он подошел, поцеловал ее, обнял за плечи, дескать, не дам никому в обиду эту женщину.
На честь Катрин никто не покушался.
– Это Косолапов, – сказала Катрин о выступавшем. Гость из Москвы говорил следующее:
– …Ну скажем, я вот сейчас объявляю свое выступление художественным актом, то есть не слова, которые произношу, они могут и ничего не значить, но само действие, сам процесс говорения здесь и сейчас. А для выразительности, но не только для выразительности, потому что глубинный смысл данного жеста я объяснять не намерен, беру правой рукой себя за левое ухо. Вот. На ваших глазах происходит концептуальная акция. Чем отличается произведение искусства от непроизведения искусства? Волевым жестом художника. Художник – это тот, кто называет вещи своими именами. Я говорю: то, что я делаю – это искусство. То, что я говорю (не то, что я говорю, то есть не то, о чем говорю), а то, что я, вообще говоря, говорю, держа себя за ухо, это и есть художественный акт, естественно принадлежащий к области искусства. Ибо я так сказал. Ибо я назвал себя художником. “А почему я не художник?” – кто-нибудь спросит о себе. Отвечу: ты не художник, потому что ты не художник. Вот почему. Докажи, что художник. Продемонстрируй волю художника. Самоутвердись! Критерий? Критерий один – признание. Как выразился Александр Куприянович, медиапригодность. Нет внимания масс-медиа – нет современного искусства! Вы зачем-то нацелили на меня камеру и слушаете, о чем я тут говорю, меня увидят по ящику, значит, мой художественный жест получает признание, он – медиапригоден, он обретает известность! Смотрите, смотрите на меня, как я держу свое ухо! Слушайте, что вам говорю! На ваших глазах создается произведение искусства! Смотрите, оно не санкционировано устроителями выставки, оно самореализуется в этом зале непосредственно, импровизационно, захватывает в явочном порядке место под солнцем! Хотя где вы видите солнце? Покажите мне солнце! Здесь тлен! Актуальному искусству противопоказаны манежи. Да хоть пилите себя на куски на шести квадратных метрах, отведенных для вашего аттракциона, на нем все равно будет лежать глянец академизма! А что делаю я? Да что бы ни делал! Я делаю это вопреки духу расчета! Они думают, что будут итоги. Они намерены подводить итоги! Какие итоги? Не для того ли они разместились по стендам, расписали в программе свои выступления, чтобы выступил я, без всяких программ? Слушайте, единственный итог этой выставки, более того, ее оправдание – мой неожиданный жест, я сам не ожидал, что я сделаю это, но я сделал это, я утвердил волей творца свою художественную правду!
– Принято.
Оператор выключил камеру. Косолапов тронулся с места. Только сейчас он отпустил свое ухо. Дядя Тепа увидел: ухо красное.
На место Косолапова заступил философ Александр Куприянович Секацкий, на которого только что ссылался Косолапов. Секацкий – автор множества экстравагантных идей и выразительных формул. Косолапов не интересен Секацкому, ему не слишком приятно, что его имя упоминают всуе. Выставку он находит знаменательным явлением. При всем своем радикализме, Секацкий как мыслитель достаточно толерантен; дайте ему что-нибудь объяснить, и он объяснит, проанализирует – было бы что. Впрочем, о чем он говорил, Дядя Тепа уже не слышал. Катрин представила:
– Тепин. – Косолапов.
– Пойдем вниз, – сказал Косолапов, – выпьем чего-нибудь.
Кажется, он был недоволен собственным выступлением. Внизу был буфет. Туда и пошли.
– Без признания средств массовой информации, вы говорите, невозможно существование современного искусства?..
Катрин поощряюще кивнула.
– Это не я говорю. Это общее место, – сказал Косолапов.
– Допустим, – продолжал Дядя Тепа. – Но не означает ли это, что истинное искусство неизбежно уйдет в подполье? Не означает ли это, что данная ситуация провоцирует расцвет нового андеграунда?
– Андеграунд не знает расцвета, – сказал Косолапов.– В подполье сыро, темно.
– А на поверхности фальшивое солнце. Трансгенные овощи, выращиваемые в парниках.
– И кто же ушел в андеграунд? – поинтересовался Косолапов. – Уж не мастера ли социалистического реализма?
– Нет, я говорю об актуальном искусстве. Вот возьмем нонспектакулярное ис…
– Чушь! – не дал договорить Косолапов. – Нонспектакулярное искусство никакой не андеграунд! Такое же средство преуспеяния, как и все остальное… Что в нем хорошего?
– Не на виду.
– Еще как на виду! Откуда ж вы о нем знаете?
– Мне казалось, вам близки эти идеи…
– Помилуйте, какие идеи? Никаких идей, одно недоразумение, казус. Через год-другой о вашем нонспектакулярном искусстве совершенно забудут, никто и слова не вспомнит, разве что какой-нибудь сумасшедший историк… это я не о вас, Катрин, извините…
– У нас есть проект, – сказала Катрин. – Расскажи.
– В двух словах, – сказал Дядя Тепа. – Ситуация такова…
– Надеюсь, это не имеет отношения к нонспектакулярностям?..
