— Это тот самый молодой джентльмен, — поправила леди с многозначительным ударением на последнем слове. — Милейший лорд Питер сильно опасается вызвать неудовольствие своих родных, и поэтому мы сочли за лучшее обвенчаться тайно. Чтобы избежать подозрений, он поехал за город к своему приятелю, достопочтенному Огастесу Флэру в его усадьбу а тридцати милях отсюда и взял с собой только своего любимого грума. Мы условились, что я приеду сюда одна, лондонским дилижансом, а он оставит свой экипаж с грумом и тоже приедет сюда сегодня, к вечеру.
— Прекрасно, — заметил Джозеф Овертон, — здесь он закажет лошадей, и вы можете отправиться с ним в Гретна-Грин, не нуждаясь ни в присутствии, ни в каком бы то ни было содействии третьего лица.
— Нет, — возразила мисс Джулия. — У нас есть все основания опасаться, — так как лорд Питер пользуется у своих друзей репутацией не очень осмотрительного и благоразумного человека и они знают о его чувствах ко мне, — что они, обнаружив его отсутствие, тут же бросятся в погоню, и как раз в сторону Гретна-Грин, а чтобы избежать погони и не дать им напасть на наш след, я хочу, чтобы здесь в гостинице были предупреждены, что лорд Питер немножко поврежден рассудком, хотя и совершенно безобиден, и что я тайком от него дожидаюсь его приезда сюда, чтобы препроводить его в лечебницу для душевнобольных, скажем, — в Бервик. Мне кажется, если я постараюсь держаться в тени, я, может быть, смогу сойти за его мать.
Мэр подумал, что для нее вовсе не обязательно держаться в тени и нет нужды опасаться, что ее примут за кого-нибудь другого, поскольку она чуть не вдвое старше своего жениха. Но он ничего не сказал, и леди продолжала:
— Обо всем этом мы с лордом Питером уже условились. Но для того, чтобы это выглядело более правдоподобно, я прошу вас оказать нам поддержку, поскольку вы здесь пользуетесь влиянием, и дать понять хозяевам и прислуге гостиницы, почему я увожу этого молодого человека. И так как по нашему замыслу мне нельзя будет увидеться с лордом Питером до того, как он сядет в карету, я хочу, чтобы вы снеслись с ним и сказали ему, что все идет хорошо.
— А он уже приехал? — спросил Овертон.
— Не знаю, — ответила леди.
— А как же я это узнаю? Ведь он, конечно, не запишется в книге для приезжающих под своим настоящим именем?
— Я просила его, чтобы он тотчас же по прибытии уведомил вас письмом, — сказала мисс Мэннерс, — а для большей предосторожности, чтобы никто не мог раскрыть наши планы, посоветовала ему написать анонимно и как-нибудь так позагадочней, только чтобы дать вам знать, в каком номере он остановился.
— Ах, черт возьми! — вскричал мэр и, вскочив с места, принялся шарить в карманах. — Вот удивительная история! Он уже приехал! И это его загадочное письмо было доставлено мне на дом самым загадочным образом, как раз перед вашим! Я ровно ничего из него не понял, и мне, разумеется, и в голову не пришло бы придавать ему какое-то значение. А! Вот оно! — И Джозеф Овертон вытащил из внутреннего кармана сюртука собственноручное послание Александера Тротта. — Это почерк его светлости?
— О да! — вскричала Джулия. — Какой милый, исполнительный человек! Я, правда, вижу его почерк первый или второй раз, но я знаю, что он пишет очень плохо и размашисто. Ох, уж эти юные аристократы! Ну, вы же знаете, Овертон…
— Да, да, знаю, — перебил мэр. — Лошади, собаки, карты, вино, жокеи, актрисы, кулисы, сигары, конюшни, увеселительные заведения и под конец парламент, палата лордов!.. Так вот что он здесь пишет: «Сэр, некий молодой человек, остановившийся в номере девятнадцатом в „Гербе Уинглбери“, намерен совершить завтра рано утром опрометчивый поступок (так, так! это намек на женитьбу). Если вы хоть сколько-нибудь дорожите спокойствием города и сохранением одной, а может быть, и двух человеческих жизней…» Что за дичь! Как это надо понимать?
— Что ему так не терпится вступить в брак, что он не переживет, если это не состоится, как, вероятно, не переживу и я, — с готовностью пояснила леди.
— А, вот что! Ну, этого можно не опасаться. Так вот, значит, «… двух человеческих жизней, вы позаботитесь, чтобы его убрали отсюда сегодня же вечером. (Он хочет уехать немедленно.) Не бойтесь взять это на свою ответственность, ибо завтра настоятельная необходимость вашего вмешательства будет слишком для всех очевидна. Запомните: номер девятнадцать. Фамилия — Тротт. Не медлите, ибо от быстроты ваших действий зависит жизнь или смерть». Да, поистине, выражается он весьма пылко. Так мне, что же, повидаться с ним?
— Да, — ответила мисс Джулия, — и убедите его, чтобы он притворялся получше. Он меня просто пугает. Поговорите с ним, чтобы он был поосторожнее.
— Поговорю, — сказал мэр.
— И поговорите с кем нужно, чтобы все было улажено.
— Поговорю, — повторил мэр.
— Скажите ему, что, по-моему, лошадей лучше заказать на час ночи.
— Хорошо, — сказал мэр, и, досадуя на нелепое положение, в которое поставила его судьба и давнее знакомство, он кликнул слугу, чтобы тот доложил о нем временному обитателю номера девятнадцатого.
Когда слуга, постучавшись, доложил: «Вас желает видеть джентльмен, сэр», — Тротт опустил стакан с портвейном, который он не спеша попивал, и, вскочив с места, быстро шагнул к окну, словно желая обеспечить себе отступление на случай, если посетитель явится к нему в образе и подобии Хорэса Хантера. Но когда взор его упал на Джозефа Овертона, все его страхи рассеялись. Он вежливо предложил незнакомцу стул. Слуга, погремев некоторое время графином и стаканами, соизволил удалиться, а Джозеф Овертон, положив рядом с собой на соседний стул свою широкополую шляпу и слегка наклонившись вперед, Приступил к деловому разговору, начав очень тихо и осторожно:
— Милорд…
— Как! Что? — воскликнул Александер Тротт, уставившись на него тупым, остолбенелым взглядом разбуженного лунатика.
— Ш-ш… Ш-ш… — мягко остановил его осторожный стряпчий. — Ну, разумеется… ясно… никаких титулов. Моя фамилия Овертон, сэр.
— Овертон?
— Да, я здешний мэр. Вы мне прислали сегодня письмо, анонимную записку.
— Я, сэр? — спросил Тротт с плохо разыгранным удивлением, потому что, как ни труслив он был, он сейчас с радостью отрекся бы от этого письма. — Я, сэр?
— Да, вы, сэр. А разве нет? — возразил Овертон, раздраженный этой чрезмерной и, как ему казалось, совершенно излишней подозрительностью. — Либо это писали вы, либо кто-то еще. Если это письмо от вас, мы можем сейчас спокойно поговорить о деле. А если нет, тогда, конечно, мне с вами не о чем разговаривать.
— Постойте, постойте, — сказал Тротт, — это мое письмо, я написал его. Что же мне оставалось делать, сэр? Друзей у меня здесь нет.
— Ну, разумеется, разумеется, — ободряюще сказал мэр. — Вы поступили как нельзя более правильно, лучше и придумать нельзя. Так вот что, сэр: вам необходимо выехать отсюда сегодня же вечером. Для вас заказана карета и четверка лошадей. И позаботьтесь, чтобы кучер гнал вовсю. Нельзя быть уверенным, что за вами не будет погони.
— Боже мой! — с отчаянием в голосе воскликнул перепуганный Тротт. — И подумать, что такие вещи происходят в нашей стране! И как это только допускается! Такое злостное, ожесточенное преследование!
Он смахнул со лба, покрывшегося испариной страха. крупные капли холодного пота и с ужасом уставился на Джозефа Овертона.
— Да, конечно, это прискорбный факт, — усмехнувшись, сказал мэр, — что у нас, в свободной стране, люди не могут жениться на ком хотят, не опасаясь, что их будут преследовать, как злоумышленников. А впрочем, в вашем случае невеста согласна, а это в конце концов, знаете, самое главное.
— Невеста согласна, — тупо повторил Тротт. — А откуда вы знаете, что невеста согласна?
— Полноте, что там скрываться, — сказал мэр, покровительственно похлопывая Тротта по плечу своей широкополой шляпой. — Ведь я ее с каких пор знаю, и уж если у кого-нибудь могут быть сомнения на сей счет, так только не у меня. И вам, поверьте мне, тоже нечего сомневаться!
