окончательно не подбились, так что заказные остались, считай, нехожеными. Идти в таких было жалко, да он, по правде, и не собирался, а только так – взглянул, что за них можно взять при случае. Прежнего мешка, конечно, не вернешь, хлеб, ясное дело, будут придерживать, осторожничать с хлебом, но все же вещь и теперь стоящая, не про мякину. Пусть-ка себе висят, мало ли чего… А то и сама походит, у самой не во что ступить. Пару портянок навернуть, дак ей в самую пору. Небось не плясать.
И больше не раздумывая, подобрал старые, сунул под мышку и, выйдя, запер дверь на засов.
При свете Касьян еще раз оглядел обутку. Уходил он чоботы, что и говорить, донельзя: на задниках подпоролась дратва, да и гвоздочками бы подкрепить не мешало. Можно было загодя сносить к деду Акулу, да теперь когда ж чиниться, чиниться и нет времени. Ну да ладно, смазать теплым деготьком, авось к утру помягчают. Всего-то на один раз и нужны: дойти до призывного, а там – в эшелон, на железные колеса. Обойдется.
Касьян подлез под амбар, достал оттуда подвешенную под полом дегтярку и, пристроившись на каменном приступке, принялся деревянной лопаточкой расчищать загустевшую жижу, снимая с поверхности влипшие куриные перья. За тем и застала его Натаха. Она вошла в калитку, одной рукой ведя за собой Митюньку, тогда как другой придерживала что-то над животом, завернув в подол передника.
– Сережи еще нету? – спросила она, остановившись перед Касьяном.
Касьян со вчерашнего не мог побороть объявшего его отсутствия и, не отрывая глаз от дегтярки, глухо выдавил:
– Нету пока…
– Ох, что ж это он! Не заплутался ли где? Послала – сама не своя.
Касьян промолчал.
В растоптанных парусиновых башмаках, осоюженных кожицей, Натаха выжидательно стояла над ним, и Касьяну было не по себе от этого ее привязчивого стояния, шла бы уж занималась своим, что ли… Он ее ни в чем и не винил за вчерашнее, чего было спрашивать с такой никудышной. Но вот помимо воли захрясла в нем и не отпускала какая-то мужицкая поперечина.
– Где ходила-то? – спросил он, строжась. – Укладываться надо, а ты из дому.
– В лавку бегала. Никифор придет, а у нас и подать нечего.
Касьян вскинул бровь, одноглазо покосился на ее скомканный передник.
– Седни две подводы привезли, а уже нету. Мне Клавка последнюю отдала.
Касьяну хотелось сказать, что одной будет мало, может, Никифор с женой подойдет, да там кто заглянет, но промолчал. Ему бы след самому об том подумать, самому и в лавку сходить, но вот замешкался, запамятовал как-то. Да и не хотелось ничего нынче, вчера с мужиками перегорел, сбил охоту.
– На-ка, сынок, отнеси в дом, – Натаха высвободила из передника бутылку. – Да смотри не урони.
Митюнька, держа бутылку обеими руками впереди себя, боязно, будто с завязанными глазами, поковылял к сеням.
– А ты чего затеял-то? – спросила Натаха, все еще тяжко пышкая после недавней ходьбы.
– Поди, видишь.
Она нагнулась, подняла правый сапог за голяшку, повертела его в руках. Под ее пальцами чобот ощерился черными подгнившими шпильками.
– Не рви! – потянулся к сапогу Касьян. – Чего насильно рвешь-то?
– А я и не рвала. Такой и был раззявленный.
– Дай, дай сюда! – осерчал Касьян.
Он отобрал сапог, поставил за себя на приступок.
– Ужли в этих пойдешь?
Касьян молчал, уставясь себе под ноги.
– Ох, Кося, не след бы в последний день так-то. Слова не вытянешь. В этих, что ли, надумал?
– А чего… И в этих ладно, – неохотно буркнул Касьян.
– Да куда уж ладней. Глянь, как спеклись, водянки набивать токмо. Куда ж в таких-то?
– Я с подводами. Поклажу повезу.
– Дак с подводами не до самого фронту. А ежели дальше пешки погонят? Да паче невзгода зайдет? Не на день, не на неделю идешь. Мало ли чего…
– Лобов вон дак и вовсе в лаптях. Все равно менять будут, казенные дадут.
– Да уж когда их дадут-то. Не вдруг и дадут.
– Дадут! Босыми на немца не пойдем.
– Не дури, не дури, Касьян. Надевай новые.
– Чегой-то я буду попусту губить?
– Ну как же попусту? Разве на такое итить – попусту?
– А так и попусту: хорошие снимут, а кирзу дадут. А то продашь, ежели что…
– Как это – ежели что? – подступилась Натаха. – Ты об чем это? Ты что такое говоришь-то?
– Не к теще в гости иду, – обронил жесткий смешок Касьян.
