они всегда знают, что метят далеко и умрут задолго до того, как их лик запечатлеет История, но они рвутся в будущее с мессианским стремлением, уверенные, что о них вспомнят и что в золотой век алкоголиков скажут: «Он был нашим предшественником», и что в день апогея Идиотизма им поставят памятник.
Итак, в марте 1975 года я знала, что ошибаюсь. И поскольку во мне было достаточно веры, чтобы быть настоящей дурочкой, то есть иметь чувство чести, я решила унизить себя:
— Больше я не буду притворяться. Или буду, но ты будешь знать, что это неправда.
Тут я зашла слишком далеко.
Должно быть, Елена решила, что это уже не смешно. И она сказала с убийственным равнодушием, которое угадывалось в её взгляде:
— Это всё, что я хотела знать.
Она развернулась и медленно ушла, едва касаясь ножками грязи.
Я поняла, что проиграла, но не могла оставить всё как есть. И потом, я считала, что меня слишком быстро поставили на место, я ещё не успела насладиться своей ошибкой.
Я бросилась по грязи вдогонку за красавицей.
— А ты, Елена, ты меня любишь?
Она кинула на меня вежливый отсутствующий взгляд, который был красноречивым ответом, и пошла дальше.
Это было как пощёчина. Щеки мои горели от гнева, отчаяния и унижения.
Гордость может свести с ума и заставить забыть о чувстве собственного достоинства. А если здесь замешана безумная поруганная любовь, чувства могут выйти из берегов.
Одним скачком по грязи я настигла мою возлюбленную.
— Ну, нет! Это слишком просто! Если ты хочешь меня помучить, смотри, как я мучаюсь.
— Зачем? Разве это интересно? — сказала она невинным голосом.
— Не важно. Ты хотела, чтобы я страдала, значит, ты будешь смотреть, как я страдаю.
— Разве я чего-то хотела от тебя? — сказала она голосом нейтральным, как сама Швейцария.
Ну, это уже слишком!
— Чего ты кричишь? Хочешь, чтобы все тебя слышали?
— Да, хочу!
— Ах вот как.
— Да, я хочу, чтобы все знали.
— Чтобы все знали, что ты страдаешь, и что надо смотреть, как ты страдаешь?
— Вот именно!
— А.
Она была совершенно равнодушна, чего нельзя было сказать об окружающих нас детях. Они смотрели на нас все с большим интересом. Вокруг собралась толпа.
— Стой! Посмотри на меня!
Она остановилась и терпеливо взглянула на меня, так, как смотрят на бедного актёра, который сейчас исполнит свой номер.
— Я хочу, чтобы ты знала, и чтобы знали они. Я люблю Елену и делаю всё, что она мне велит до конца. Даже когда ей это уже не нужно. Я потеряла сознание потому, что Елена просила меня бегать без остановки. И она попросила меня делать это, зная, что у меня астма, и потому что она знала, что я её послушаюсь. Она хотела, чтобы я унизила себя, но она не знала, что я зайду так далеко. Потому что если я вам всё это рассказываю это тоже по её желанию. Унижаться, так до конца.
Самые младшие из детей ничего не понимали, зато понимали другие. Те, кто любил меня, были смущены.
Елена взглянула на свои красивые часики.
— Перемена почти закончилась. Я пойду в класс, — сказала она, как пай-девочка.
Зрители улыбались. Им было смешно. К счастью их было «всего» человек тридцать пять, то есть треть всех учеников. Могло быть хуже.
Всё же спектакль вышел отменный.
Ещё целый час я была сама не своя. Меня распирало от гордости.
Но это быстро прошло.
В четыре часа воспоминание об утреннем происшествии вызывало у меня чувство подавленности.
В тот же вечер я объявила родителям, что хочу уехать из Китая, как можно быстрее.
— Но мы-то все здесь, — сказал отец.
Я чуть не ответила: «Но у меня есть серьёзные причины на это», слава богу, сдержалась.
Моих брата и сестры не было при происшествии. Им рассказали, что их младшая сестра устроила представление, но их это не расстроило.
Вскоре отец получил назначение в Нью-Йорк. Я возблагодарила Христофора Колумба.
Приходилось ждать до лета.
Эти несколько месяцев я прожила, сгорая от стыда. Однако, я преувеличивала свой позор: дети очень быстро забыли о разыгравшейся сцене.
Но Елена о ней помнила. Когда я встречала её взгляд, то читала в нём насмешку, и это меня мучило.
За неделю до нашего отъезда пришлось прекратить войну с непальцами.
На этот раз родители были ни при чём.
Во время битвы один из непальцев выхватил из кармана кинжал.
До сих пор мы дрались на кулаках и никогда не использовали оружие.
Вид лезвия подействовал на нас, как две атомные бомбы на Японию.
Наш главнокомандующий совершил невообразимое — прошёл через все гетто, размахивая белым флагом.
Непал согласился на мир.
Мы покинули Китай вовремя.
Резкий переход от Пекина к Нью-Йорку был полезен моему душевному состоянию.
Мои родители совсем потеряли голову. Они безмерно баловали своих детей. Я обожала это и вела себя отвратительно.
Во французском лицее в Нью-Йорке десяток девочек безумно влюбились в меня. Я заставила их страдать самым гнусным образом.
Это было замечательно.
Два года назад случай свёл моего отца с отцом Елены на одной светской вечеринке в Токио.
Как водится, последовали сердечные излияния и воспоминания о «добром старом времени» в Пекине.
И обычный вежливый вопрос:
— А как ваши дети, дружище?
От отца я узнала, что Елена превратилась в роковую красавицу. Она училась в Риме, и бесчисленное множество несчастных поговаривали о том, что лишат себя жизни из-за неё, если уже не сделали этого.
Эта новость привела меня в прекрасное настроение.
Спасибо Елене за то, что она научила меня любить.
И спасибо, вдвойне спасибо Елене за то, что она осталась верна своей легенде.
Примечания
1
Площадь Небесного Спокойствия в Пекине
2
Название политической группировки в Китае во главе с женой Мао Цзе Дуна — Цзян Цин.
3
Витгенштейн Людвиг (1889 — 1951) — австрийский философ и логик, представитель аналитической философии.
