А я сказал как будто в ответ:
– Время остановилось.
Так счастлив я не был никогда в жизни.
Спустя неделю после нашего переезда в Дом нам казалось, что мы только в нем всю жизнь и жили.
Один раз, с утра, мы поехали на машине в деревню купить продуктов. Единственная в Мове лавка привела нас в восторг: ассортимент в ней оказался небогат, и это отсутствие выбора наполнило наши сердца необъяснимой радостью.
– Смотри, – заметил я на обратном пути, – труба у соседа не дымит. Можно жить здесь долго, а разводить огонь так и не научиться.
Жюльетта нарадоваться не могла на гараж: прежде у нас его никогда не было. Когда я закрывал двери, она сказала:
– Этот дом и для машины тоже – Дом.
Я слышал прописные буквы в ее голосе и улыбался.
Мы разложили продукты по местам. Снова пошел снег. Жена сказала, что правильно мы съездили за покупками утром. Скоро по дороге будет не проехать.
От этой мысли я преисполнился радости – все радовало меня теперь.
– У меня, – сказал я, – всегда была любимая поговорка: «Чтоб жить счастливо, жить мы будем скрыто»[1]. Это о нас, правда?
– Да, это о нас.
– Я не помню, какой писатель добавил не так давно: «Чтоб скрыто жить, мы будем жить счастливо». Это еще более верно. И подходит нам еще лучше.
Жюльетта смотрела на падающий снег. Я видел только ее спину, но точно знал, какие у нее сейчас глаза.
В тот же день около четырех часов к нам постучали.
Я открыл дверь. На пороге стоял дородный господин на вид постарше меня.
– Я месье Бернарден, – представился он. – Ваш сосед.
Человек пришел познакомиться с новыми соседями, тем более что в округе два дома за все про все, – что может быть естественнее? К тому же наружность у гостя была самая что ни на есть заурядная. Я, однако, помнится, застыл в дверях, оторопев, как Робинзон Крузо при встрече с Пятницей.
Прошло несколько секунд, прежде чем я, осознав, что веду себя невежливо, произнес ожидаемые слова:
– Да, конечно. Вы доктор. Входите.
Проводив его в гостиную, я пошел за Жюльеттой. У нее сделалось испуганное лицо. Я улыбнулся и шепнул ей на ухо:
– Ничего, это ненадолго, просто визит вежливости.
Месье Бернарден пожал руку моей жене и сел. Принял предложенную чашку кофе. Я спросил, давно ли он живет в соседнем доме.
– Сорок лет, – ответил он.
Я всплеснул руками:
– Сорок лет здесь! Как вы, должно быть, счастливы все эти годы!
Сосед промолчал. Я заключил, что он не был счастлив, и не стал настаивать.
– Вы единственный врач в Мове?
– Да.
– Изрядная ответственность!
– Нет. Никто не болеет.
В этом не было ничего удивительного. Население деревни вряд ли превышало сотню душ. Так что шансов нарваться на человека слабого здоровья и впрямь немного.
Я вытянул из него еще кое-какие элементарные сведения – вытянул в буквальном смысле: отвечал сосед предельно скупо. Когда я молчал, он тоже не разжимал губ. Я узнал, что он женат, что детей у него нет и что в случае болезни мы можем к нему обратиться. В ответ на это я произнес следующую фразу:
– Какое счастье, что вы – наш сосед!
Гость остался невозмутим. Он чем-то напоминал мне печального будду. В чем, в чем, а в болтливости его нельзя было упрекнуть.
Битых два часа, сидя в кресле неподвижно как истукан, он отвечал на мои невинные вопросы. Прежде чем сказать слово, всегда медлил, как будто ему требовалось подумать, даже если я спрашивал о погоде.
Было в нем что-то трогательное: я ни секунды не сомневался, что этот визит ему в тягость. Ясно, что он чувствовал себя обязанным нанести его в силу наивного понимания приличий и не чаял дождаться минуты, когда можно будет откланяться. Я видел, что он слишком неловок и стеснителен, чтобы решиться произнести слова избавления: «Не стану вам дольше докучать» или «Рад был с вами познакомиться».
Добросовестно отсидев два часа, он наконец поднялся. Лицо его показалось мне растерянным, на нем как будто читалось: «Я не знаю, что сказать, чтобы не обидеть хозяев своим уходом».
Растрогавшись, я кинулся ему на помощь:
– Как мило с вашей стороны, что составили нам компанию! Но ваша жена, должно быть, уже беспокоится.
Он ничего не ответил, надел пальто, кивнул на прощание и вышел.
Я смотрел ему вслед, едва удерживаясь от смеха. Когда он удалился на достаточное расстояние, я сказал Жюльетте:
– Бедный месье Бернарден! Визит вежливости нелегко ему дался!
– Не очень-то он разговорчив.
– Вот удача-то! Этот сосед не будет нам докучать.
И я крепко обнял жену, шепча ей на ухо:
– Ты понимаешь, до какой степени мы будем здесь одни? Совсем, совсем одни, понимаешь?
Ничего другого мы никогда не желали. Это было несказанное счастье.
Как сказал поэт, которого цитирует Скютенер[2]: «Быть ничем никогда не наскучит».
На другой день около четырех месье Бернарден снова постучал в нашу дверь.
Впуская его, я думал, что он сообщит нам о визите вежливости мадам Бернарден.
Доктор уселся в то же кресло, что и вчера, принял предложенную чашку кофе и замолчал.
– Как вы себя чувствуете сегодня?
– Хорошо.
– Будем ли мы иметь счастье видеть вашу жену?
– Нет.
– Надеюсь, она здорова?
– Да.
– Ну конечно. Жена врача никогда не хворает, не так ли?
– Нет.
Задумавшись на миг об этом «нет» и об ответах на вопросы с отрицанием с точки зрения грамматики и логики, я имел глупость заметить:
– Будь вы японцем или компьютером, я вынужден был бы заключить, что ваша жена больна.
Молчание. Краска стыда ударила мне в лицо.
– Извините меня. Я сорок лет преподавал латынь и иной раз забываю, что не всем интересны мои лингвистические изыски.
Молчание. Мне показалось, что месье Бернарден смотрит в окно.
– Снег перестал. Слава богу. Вы видели, как он валил нынче ночью?
