– Это люди, наделенные одним благородным свойством, которого вы, по всей видимости, лишены, – тягой к познанию, взявшей верх на их маленьким «я».
– У меня это благородное свойство есть.
– А не скажешь. Вы же без конца жалуетесь.
– В 1995 году остались люди, которых я любила. Не могу смириться с мыслью, что больше их не увижу. И это волнует меня сильнее, чем любая тяга к познанию.
– Сентиментальна, как домохозяйка!
– Да, именно так. Вам нет прощения, Цельсий: зачем вы выбрали меня для путешествия во Времени? Почему не взяли кого-то из тех многих, кто мечтал оказаться здесь? Вы жалуетесь на мою умственную ограниченность, но вы же сами виноваты: в мое время блестящих умов было хоть отбавляй. А я ведь не имела ни малейшего желания расставаться с близкими, так почему вам вздумалось возиться со мной?
– Повторяю вам, я вас не выбирал. Все дело в Помпеях. Вы первая заподозрили правду, а мы не могли идти на риск, позволив вам говорить.
– Вот вы себя и выдали: другими словами, в 1995 году не существует другой А. Н. Я всегда найду способ узнать то, что от меня пытаются скрыть.
– Право же, если вы предпочитаете потерять надежду…
– Так что? Все из-за какого-то нечаянного слова?
– Да, именно.
– Из-за каких-то слов, сказанных почти наобум, бездумно? Это чудовищно.
– Что поделать.
– Хуже всего, что меня это не удивляет. Это лишь подтверждает мое мнение о нечаянных словах: они обладают страшной силой! Сколько раз такое бывало: слово, оброненное мной или кем-то другим, влекло за собой такие несчастья, последствия которых ощущались долгие годы. Ни одна сторона человеческой жизни так не рисует неотвратимость судьбы, как нечаянные слова и их непоправимые последствия.
– Глубокая мысль!
– Смейтесь, смейтесь! Если бы не эта гипотеза, родившаяся из обрывка мысли, которую я, сама не знаю зачем, высказала вслух, не будь этого нагромождения бессмыслицы, я бы сейчас не оплакивала свою эпоху.
– Когда в ваше время человек погибал под колесами автомобиля, на это также не было серьезных причин.
– Ваша аналогия говорит сама за себя: все так, будто я уже умерла.
– Когда-нибудь умереть придется.
– Загвоздка в том, что я пока еще жива.
– Не наводите меня на нехорошие мысли.
– Говорите яснее.
– Яснее – когда один человек угрожает целой группе, его ликвидируют.
– Это я-то вам угрожаю? Чем, по-вашему, может вам угрожать несчастная жертва?
– Несчастные жертвы порой представляют опасную угрозу обществу. Особенно когда они так несносны, как вы.
– Если я настолько несносна, вы вовсе не обязаны вести со мной светскую беседу. Пойдите развлекитесь со своей квандокитией: на свете еще много древних шедевров, которые можно сохранить под слоем лавы.
– Увы, мне даны кое-какие инструкции на ваш счет.
– Ага! Так вы не единственный властитель дум после бога среди понантийцев?
– Нет. Я возглавляю духовную власть. А власть политическая принадлежит тем, у кого самый высокий коэффициент долголетия.
– А с вами не соскучишься.
– Ничего смешного здесь нет. За многие века политических проб и ошибок, в той или иной степени губительных, мы собрали обширные данные, базируясь не на преимуществах, а на недостатках, свойственных каждой системе власти. И, наконец, сформулировали очень простую задачу: вместо того чтобы выяснять, какой из режимов лучший, мы задумались над тем, который из них наименее вредоносный. Полученный ответ нас удивил: наименее опасными правителями были не самые умные, милосердные, здравомыслящие, трудолюбивые и так далее. Таковыми были те, кто прожил дольше других.
– Один из доводов в пользу монархии.
– Да, хотя это монархия без короля, поскольку глава олигархов именуется Тираном.
– Тирания восстановлена? Как это мило!
– Изучая прошлое, мы заметили, что если негласная тирания приносила вред, то тирания провозглашенная являлась самой здравой системой правления. Наша модель позаимствована у Писистрата.
– Да это же великолепно! Писистрат, замечательный тиран, опубликовавший «Илиаду» и «Одиссею»!
– Да, но… Наша издательская политика несколько иная.
– Конечно. Вы опубликовали хеппи-версии «Илиады» и «Одиссеи»? Елена – славная девушка, которая ублажает и мужа и любовника, собака Улисса не умирает…
– Нет.
– Ага! Неужели сохранились остатки совести?
– Нет. Но заглавие «Троянская война не состоится» уже утверждено.
– Не думала, что вы способны шутить.
– Быть членом правительства и не иметь чувства юмора невозможно.
– По сути, мой перенос из 1995 в 2580 год был с вашей стороны милой шуткой.
– Если вы так на это смотрите, тем лучше!
– Меня это не устраивает; вы похитили меня совершенно бесцеремонно, если не сказать цинично.
– Повторяю вам: мое чувство ответственности вынудило меня это сделать. Я предложил это Тирану, а он одобрил затею при условии, что я буду посвящать вам большую часть своего времени.
– Почему он отдал такой странный приказ?
– Он думал, что вы могли бы передать нам интересные сведения о вашей эпохе. Я объяснил ему, что вы не из тех, кто способен нас просветить, и что я ничего не почерпну из беседы с вами.
– Вы сама любезность.
– Он ничего не хотел слышать: узнав, что вы писатель, он пришел в полный восторг! И теперь я вынужден беседовать с вами, тогда как – сами можете догадаться – у меня есть занятия гораздо более увлекательные. И пожалуйста, не думайте, что я перенес вас сюда ради собственного удовольствия, это невыносимо.
– Бедняжка Цельсий, возвращайтесь к своим делам! Я не доносчица. И ничего никому не скажу. Можете оставить меня одну до конца столетия, только дайте стопку чистой бумаги и чем писать.
– Ослушаться Тирана – об этом не может быть и речи. Я давал клятву.
– А клятвопреступлений больше не существует?
– Еще как существуют. Впрочем, как и отставка. Я, знаете ли, дорожу своим местом.
– Интересно, о чем думал Тиран, отдавая подобный приказ.
– Кто знает?
– Вы холостяк?
– Какое вам дело?
– Может, Тиран любит устраивать браки. Он подумал, что я для вас хорошая партия.
– Я и вы? Впрочем, лучше такое услышать, чем остаться глухим.
– Какой галантный кавалер!
– Разве я виноват, что вы говорите глупости?
– Слушайте, я поняла, что по современным меркам я уродина, но я же не перестала от этого быть женщиной…
– Да это тут совсем ни при чем!
