женский голос.
Перевернувшись, Джонни разглядел местную достопримечательность – мисс Мэгги, имевшую не более двадцати лет от роду, но уже преуспевшую в каждой из своих двух профессий – проститутки-любительницы с частичной занятостью и ловкой карманницы.
– С тобой все в порядке? Этот сумасшедший пинал тебя, словно куль с опилками… – суетилась Мэгги, помогая Джонни подняться.
Он ощупал свою скулу, по чистой удаче она оказалась не сломана, однако ему пришлось выплюнуть пару зубов.
– Что такое ты сказал ему? – поинтересовалась Мэгги.
– Всего лишь пожелал приятного вечера.
– Славно он тебя отблагодарил, – фыркнула Мэгги.
– Ясно, что он с приветом, сказал что-то о голубях… Мэгги, тебе уже приходилось выслеживать кого-нибудь? Я бы хотел узнать побольше об этом типе.
– Ладно, Джонни, я все сделаю как надо. Нет такого человечка, который бы мог отвязаться от меня. – Мэгги испарилась, оставив Джонни, сидящим на земле.
Спустя пятнадцать минут Джонни снова восседал на своем стуле перед входом в «Петуха и курицу», но имея уже на пару зубов меньше и с расплывающимися синяками на лице. Вскоре и Мэгги выпорхнула из сумерек.
– Я вела его до верхней улицы! – выпалила она. – Но на стоянке он вскочил в двуколку, а за ней мне было уже не угнаться.
– В какую сторону он отправился?
– В Уэст-Энд.
– Уже кое-что.
– Ну, есть и еще одна вещь… – Мэгги выудила из кармана сложенную четвертушку бумаги и помахала перед лицом Джонни. – Ах-ах! Вот она…
Пришлось вознаградить ее монетой. Только тогда она рассталась с запиской.
– И что же там? – поинтересовалась она.
Джонни был неважным чтецом, а Мэгги и вовсе не знала грамоты. Пытаясь удовлетворить ее любознательность, он внимательно изучал странные крючки, выполненные изысканным почерком.
– Это… это… я не знаю, – объявил Джонни. Но, вспомнив свою службу в Семнадцатом полку, он подумал: это похоже на шифровку. А, кроме того, он теперь на всю жизнь запомнил этого француза, умеющего наносить очень грамотные удары даже под мухой. – Оторвавшись от записки, он взглянул на Мэгги. – Но зато я знаю того, кто знает, как распутать это…
Глава 1
Каждый был согласен с тем, что Филиппа Беннинг – прекрасная молодая леди. С ее васильковыми глазами и шелковыми кудрями цвета спелой кукурузы. Один поэтически настроенный джентльмен сказал как-то, что форма ее зубов столь же совершенна, как самые отборные кукурузные зернышки. Но вероятно, это была не самая удачная метафора.
Миссис Беннинг отличалась также острым умом, чувством юмора и независимым нравом. И еще в ней была особая тяга к жизни, игривость и даже некоторая авантюрная жилка… И все это делало ее присутствие весьма желанным для верхушки лондонского общества. Она привыкла быть в центре всеобщего внимания, привыкла ловить восхищенные взгляды и надеялась сохранить такое положение. Если же она оказывалась порой несколько более прогрессивной в своих взглядах, чем это позволяли светские условности, и чересчур амбициозной при выборе связей и предмета для флирта, ей это легко прощалось благодаря прелестному букету красоты и юности. И даже то, что, когда Филиппа Беннинг улыбалась, а женатые джентльмены теряли головы, забывая имена своих жен, даже это не ставилось ей в упрек.
Каждый был самого высокого мнения о миссис Беннинг. И такое отношение отнюдь не зависело от того обстоятельства, что она была очень богатой вдовушкой. Главный секрет, несомненно, таился в очаровании ее молодости и красоты, в ее женственной и светской харизме.
Недолгий брак Филиппы Беннинг вызвал в свете множество сплетен, которые, однако, были далеки от истины…
На пятый день траура и далее на протяжении первого года вдовства она постепенно осознала: до чего же приятно жить на положении свободной молодой леди, которая ни перед кем не должна отчитываться!
Она любила в жизни все то, что и другие дамы, но ей все удавалось легче, чем другим. И потому ее мнение считалось важным, с ней привыкли считаться. Она, например, способствовала росту продаж модных товаров так, как дождь способствует щедрому урожаю. Если Филиппа Беннинг заявляла, что бледно-лиловый уже не актуален, продажи ткани этого цвета падали. А если ее видели на прогулке в парке в нежно-зеленом муслине и желтых ботинках, модистки на следующий день получали по дюжине заказов такого рода.
Невероятно, но эта юная особа двадцати одного года направляла жизнь верхушки лондонского общества. От ее расположения зависел успех или провал нового романа, репутация; модистки, владельца ресторана или… сердце денди.
И она отлично знала это.
– Я решительно отказываюсь посещать вечера миссис Херстон. Этот ее постоянный темно- лиловый тюрбан с перьями просто невыносим. Я намекала ей дважды, как он не идет ей, – говорила Филиппа, разглядывая в бинокль праздничную толпу.
Лучшая подруга Филиппы, Нора, прищелкнула языком и покачала головой, прикрывая смешок изящной ладошкой.
В этот год Нора стала любимейшей маленькой ученицей Филиппы. Ей было восемнадцать, и это был ее первый сезон выхода в свет, где ее подстерегало немало опасностей – «мин и подводных камней».
Нора Де Реджис была очень богата, она родилась и выросла в Англии, но испытывала некоторый дискомфорт из-за несколько смугловатого оттенка ее кожи, который она унаследовала от дедушки грека. Кроме того, ее мать позволяла ей рядиться только в суровые платья из хлопка со скучным шитьем и на жестких корсетах.
Филиппа заставила свет считать весьма притягательной оливковую румяность лица Норы и восхищаться ее глубокими черными глазами. Кроме того, она убедила ее мать обращаться к более дорогим модисткам. Теперь и мать, и дочь стали интересоваться самыми новомодными фасонами. И конечно, Филиппа учила Нору подавлять свою пылкую юную натуру.
И Нора оказалась очень успешной ученицей.
Обычно Филиппа не появлялась на публике раньше полудня, однако сегодняшний армейский парад заслуживал раннего старта. Патриотизм был в моде. Ее компаньонка, миссис Тоттендейл, не смогла поднять себя так рано, зато Нора всегда спешила туда, где есть многолюдное собрание молодых мужчин. А, кроме того, лучший друг Филиппы – померанский шпиц Битей – нуждался в прогулке.
Мундиры красного сукна с золотыми эполетами жарко сверкали на солнце, но взор Филиппы притягивал лишь один джентльмен в темно-зеленом плаще, наблюдавший за процессией с противоположной стороны парадной аллеи.
– Ты высматриваешь его, маркиза Бротона? – Нора вытягивала шею, тщетно пытаясь рассмотреть что-либо поверх голов.
– Он там, через дорогу, справа, – отвечала Филиппа, в который раз благословляя судьбу за преимущество в росте. Чуткий Битей деликатно подрагивал в ее руках, позванивая безделушками на своем изумрудном ошейнике.
Нора тянулась на кончиках пальцев, чтобы рассмотреть маркиза поверх голов, и наконец, совершенно неожиданно, маркиз попал в ее поле зрения.
– О, он действительно великолепен!
– Я знаю, – отвечала Филиппа с самодовольной улыбкой. Интересно знать, где он скрывался столько времени. – Последние несколько сезонов, присутствуй он на них, могли бы быть более интересными.
– Да, но и эти сезоны были для тебя не такими уж безрадостными, – заметила Нора, посмеиваясь.
И это было правдой. Филиппа наслаждалась уже в первый сезон после траура, хотя и любила Алистэра, но их счастье оборвалось так внезапно… Филиппа знала, ей придется опять выйти замуж, но рутина будущего брака пугала ее, как грозовая туча над головой. Ей решительно не хотелось связывать себя. Наконец-то она выстрадала право распоряжаться самостоятельно своим капиталом, могла свободно флиртовать, могла танцевать до зари, не опасаясь погубить свою непорочную репутацию, как это бывает у юных незамужних леди.
Конечно, ее родители, виконт и виконтесса Кэр, надеялись, что она составит хорошую партию и подарит им несколько внуков-наследников. Но Филиппа отвечала, что для этого ей нужен совершенно особенный тип джентльмена: богатый, титулованный, самый заметный представитель лондонской верхушки! И пока такой не появится, ее родителям лучше заниматься своими делами. Папе – недвижимостью и биржевыми играми, а маме можно съездить в Бат или Брайтон, где воды такие же бодрящие, как и джентльмены, съезжающиеся на них.
И поэтому ее родителей несказанно обрадовало появление маркиза Бротона, которым их дочь мгновенно увлеклась.
– Говорят, он отсиживался в своем имении. Какая жалость… – заметила Филиппа.
– В котором из них? – спросила Нора. – Говорят, у него их дюжина…
– Не все ли равно? Важно лишь, что раньше его с нами не было, а теперь он здесь… – Довольная улыбка заиграла на ее губах.
– Конечно, – согласилась Нора. – Но так ли он хорош вблизи, как на расстоянии? Ты уже была ему представлена?
– Нет еще, – сказала Филиппа. – Но он сам представится мне, и очень скоро…
Нора удивленно взглянула на нее:
– Как ты можешь знать это?
– Смотри.
Как только прошли последние из оркестрантов, Филиппа откровенно сфокусировала взгляд на маркизе.
– Раз… два… – Она надменно изогнула бровь, лукавая усмешка приподнимала уголки ее рта. – Три… четыре… – Ничуть не стесняясь, она поймала его взгляд и продолжала удерживать, не краснея, разве что порозовела и похорошела. – Пять! – Отвернувшись, Филиппа обратилась к Норе: – Скоро он представится сам, теперь уже
