оказался в середине построения харьковчан, следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади неё высилась боевая башня. Луч прожектора с её верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из жёлтой превратилась в чёрно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным, особенно странно было Йоле, она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня — казалось невероятным, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая походного строя.
— Дядька Мажуга, — крикнула она, перекрывая рёв и грохот идущей колонны, — а как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!
— Не такая и тяжёлая. Она ж не из железа, — пояснил Игнаш, — корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмёт, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано ещё.
Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту тяжёлую рубчатую рукоять. Дареный пистолет делал девчонку уверенней, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать, более полной, настоящей. До сих пор она была единственной такой — среди вооружённых мужчин, слабой такой, ну а теперь совсем другое дело.
Впереди чуть в стороне от дороги ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал с дороги, его пулемётная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подлетел к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан.
— Что за стрельба?
— Да на дороге какие-то! — крикнул каратель с мотоциклетки. — Увидели колонну — и в степь тикать. Да где им от нас уйти! Прижали их, заставили тормознуть и по колёсам стрельнули, они теперь до утра не сдвинутся. Изрешетили им шины!
— А что за люди? Торговцы?
— Не, селюки, фермеры на самоходе грузовом! Расторговались и домой катят! То есть катили, а теперь здесь заночуют! Ну, мы вперёд погнали!
Колонна снова тронулась с места. Йоля спросила:
— Дядька Мажуга, а чего это?
— Ну, как чего… Всех встречных останавливать будут, чтобы никто незаконных оружейников не предупредил. По колёсам, вишь, стрельнули — теперь фермеры застряли не то что до утра, а и вовсе невесть на сколько. Пока ещё кто их заметит… Если б на дороге, другое дело, утром непременно на них какие-нибудь проезжие наткнулись, а они сдуру в степь ломанули, там их и оставили…
Мажуга говорил об этом спокойно — подобные истории случались частенько. Когда харьковская карательная бригада выступала в поход, с «селюками» не церемонились. Этим ещё повезло, что только шины попортили, могли бы сгоряча и перебить всех. Одно слово — каратели!
В небо выползла пузатая серебряная луна, Йоле и это было в диковину. Она то и дело высовывалась из-под крыши, чтобы получше разглядеть светящийся кругляк над головой. Ветер трепал неровно обрезанные пряди, они щекотали лоб и щёки, но девчонке это нравилось. Ветер такой, будто к самой вентиляторной отдушине башкой сунулась, но из харьковской воздушной системы воздух идёт жаркий, пованивает горелым машинным маслом, плесенью и ещё какой-то дрянью, а здесь — раскалённой за день сухой пылью и немного травой. Так бы и мчалась сквозь ночь, да ощупывала бы украдкой рукоять дареного пистолета.
Но всю ночь так катить не пришлось. Курчан остановил колонну, мотоциклетки разъехались с дороги в стороны — им предстояло обогнуть поселок подпольных оружейников и следить, чтобы никто не сбежал, а тяжёлые боевые машины должны были атаковать ферму. До рассвета оставалось порядочно, и Мажуга посоветовал подождать, чтобы напасть в самый сонный час, когда даже самые стойкие караульные нет-нет, да и прикемарят. Однако Курчану не терпелось, он спешил броситься в бой, власть над многими людьми и грозная сила боевых машин, отданных под его начало, кружили пушкарю голову. Он заявил, что шум моторов могут услышать в посёлке, поэтому ждать нельзя. Напрасно каратели, что поопытней, пытались объяснить ему, что там такой ор и грохот, что услышат разве что если из орудия пальнуть — да и то лишь в том случае, если снаряд точно в цех попадёт… Йоля тоже пыталась пискнуть: «Та не, там гудят, сами себя не всякий раз расслышат!» — но напрасно, Курчан уже решил напасть сходу. Мажуга легонько подтолкнул её к сендеру:
— Залазь, мы в сторонку отъедем, пока драка закончится.
На самом деле Игнаш только поначалу ехал в сторону от посёлка незаконных оружейников, потом Йоля заметила, что он понемногу сворачивает. Сендер медленно пробирался без дороги, в полосе света перед ним плыли пологие склоны, поросшие жёсткой, как щетина, травой, колючки, торчащие из твёрдой высохшей земли бетонные обломки, всё было серым, бесцветным.
— Дядька, куда ты рулишь? Мы уже, поди, на другой стороне от этой домины длинной?
— Так и есть. Сейчас, как пальба пойдёт, и до нас никому дела не будет, мы выкатим на пригорок и фары отключим, тогда гляди в оба. Я эту высотку присмотрел заранее, с неё всё будет видно. Ну и убегать мимо, по оврагу, всего сподручней.
— Убегать? Да на кой нам?
— Не нам, а местным, когда их каратели прижмут. Всё, слушай теперь.
Мажуга заглушил двигатель, и стало тихо. Даже гул идущей карательной колонны казался далёким и будто сглаженным — от харьковчан теперь отделяли холмы, звук дробился о склоны, отражался и как бы выравнивался, казался монотонным рычанием.
Громыхнул орудийный выстрел. Приглушённый свист завершился тяжёлым грохотом разрыва. Моторы затарахтели громче. Орудийная платформа пошла на ворота в лобовую атаку, первый выстрел должен был всполошить местных и посеять панику, пока прислуга заряжала, могучий самоход выкатился на прямую наводку, ворота были прямо по ходу, но Курчан не велел стрелять. Боевая машина закованным в броню радиатором высадила перетянутые колючей проволокой рамы, служившие воротами, и влетела во двор. С хрустом и треском завалились столбы с подвешенными скелетами.
Водила ударил по тормозам, ребристые колёса взрыхлили высохший грунт, взлетела пыль, и тут пушка ударила второй раз — точно в широкий вход бетонного барака. Внутренние ворота, которые поспешно заперли изнутри, исчезли в вихре пламени. Осколки снаряда, раскрошенные створки ворот, обломки и человеческие тела взрывом швырнуло внутрь, там завыли — этот вой взлетел к ночному небу, когда стихли раскаты взрыва. Вдоль длинных стен стали распахиваться окна, освещённые прямоугольники в темноте. Там мелькали силуэты торговцев.
Два бронехода, проломив проволочную ограду, подъехали с противоположных сторон, ударили пулемёты из башенок, свинцовый град заколотил по стенам, выбивая бетонные осколки, высекая искры. Крик потонул в громыхании очередей, пушка выстрелила третий раз, теперь снаряд разорвался внутри барака. В окнах никто не решался показаться, пули, выпущенные с бронеходов, проникали в узкие окна, рикошетили внутри, прошивали насквозь тоненькие перегородки и крушили прилавки. Поначалу, после первого взрыва, торговцы устремились к входу, чтобы защищаться, второй снаряд перебил тех, кто оказался впереди, остальные разбежались.
Торговые ряды занимали один из корпусов древней фермы, его-то и атаковали каратели, ворота второго корпуса вряд ли часто отворяли, там были склады, там же в подземелье укрывалось незаконное производство. Планируя атаку, Курчан сосредоточился на том корпусе, где находились торговые ряды и где, стало быть, полно народу и полно оружия на прилавках.
С бортов орудийной платформы посыпались каратели, разворачиваясь цепью против иссечённых осколками ворот. Внутри что-то вовсю горело, в окна валил дым.
Тут распахнулись ворота во втором корпусе П-образного барака, харьковчане развернулись туда, платформа стала сдавать задом, чтобы засадить из орудия в другие, пока ещё не тронутые ворота. Но сзади уже подкатила башня, лишив водителя платформы свободы маневра.
На крыше барака, в самой середине, поднялась тёмная фигура, человек вскинул на плечо что-то тёмное, наподобие трубы. Вспышка — искрящийся след протянулся от человека на крыше к радиатору
