мужчина… Впрочем, не важно. Я искал ее… Чтобы просто увидеть, чтобы попытаться помочь быть может… Но вам-то какое до этого дело?
Теперь мой черед держать ответ — так что ли?
— Я ее сеньор, опекун и защитник. Я ее жених.
Став сотником, Тоиль совсем не обрадовался. Большой чин принес новые заботы. Сердитый бородатый дядечка, маршал ок-Икерн, хлопнул Тоиля по плечу (так, что парнишка едва не сел на землю), велел ему взять кольчугу покойного Керта и сказал:
— Служи, парень. Если живы будем, я тебя не забуду. Возьму в гвардию. Вскоре появится много вакансий… — с тем и отпустил сотника.
В гвардию… А Тоиль, может, вовсе и не хочет. Проходя по чистой части лагеря в нарядной кольчуге, Тоиль слушал, о чем говорят сеньоры и их свита. Он не все уразумел из того, что сказали вояки, но понял так — будет большая битва, потому что вражеская армия приближается к тому городу, названия которого он так и не узнал. У врагов сильнее конница, поэтому маршал собирается использовать ополченцев. Во всяком случае, Тоиль услыхал, как один латник из свиты канцлера сэра Менгрона спросил у другого, постарше: какого, мол, Гангмара, мужичье выводят в поле? Все равно ведь против настоящих воинов они не могут стоять… На что старый вояка ответил так:
— Побить доброго всадника и двадцать дуралеев не смогут — но зато их в нашем войске много. Как пойдут рыцари Велитиана их лупить, так устанут — ну и нам тогда час придет…
Оба рассмеялись. Смешно им — а Тоилю было не до смеха. А вскоре и он получил приказ — выводить свою сотню на поле вместе с прочими… Не оставаться в тылу с обозом, не прятаться за железным строем тяжелой кавалерии, как положено «дуралеям» на нормальной войне… Тоиль велел своим взять все щиты, что готовились для штурма. И лестницы собрать тоже… Лестницы разломали и пятиметровые толстенные палки взяли с собой. Тоиль судорожно пытался припомнить, что там дядечка Воробей обсуждал когда-то с дядечкой Кендагом, вспоминая какую-то Арникскую битву…
Переночевав с ополченцами на опушке чахлого молодого леса, Тоиль получил новый приказ — выходить в поле и продвинуться почти до середины. Шагая во главе своих унылых мужиков, он вертел головой направо и налево — по полю двигались толпы ополченцев. Еще на поле ровным рядом стояли телеги и фургоны обоза, груженые какими-то мешками. Тоиль был бы страшно удивлен, если бы мог знать, что в мешках — песок… Обоз перегораживал всю равнину, на северном краю которой латники установили «знак». Пройдя в узкие — не шире метра — проходы между повозками, ополченцы вновь оказались на открытом пространстве. А там их уже поджидали злые и веселые латники в желто-красном. С обидными шутками и руганью солдаты заставили крестьян выстроиться по сотням относительно ровными прямоугольниками — опять же оставляя между ними проходы, но уже пошире. Затем вперед выехали кавалеристы — несколько сотен, пожалуй. Ополченцы немного успокоились. Они все еще не понимали, что происходит и почему в первый ряд выставлены только гвардейцы. Да, впрочем, мало кто задумывался о таких сложных вопросах. Сказали им выстроиться — выстроились. Больше не гоняют с места на место — и ладно…
Тоиль и другие ополченцы не могли видеть за спинами нарядных всадников, что на северный край ратного поля выходят — и тут же растекаются по открытому пространству — колонны вражеской кавалерии. Сотни и сотни воинов в сверкающих латах.
А тем временем в тылу красно-желтого войска также выстраивается широким фронтом гонзорская конница и дружины нескольких баронов, решивших присоединиться к Алекиану. Их в несколько раз меньше, чем ванетских и сантлакских дворян, составляющих главную силу вражеского войска…
А на южном краю поля тоже вспоминают Арникскую битву. Ок-Икерн поясняет императору:
— Я, ваше императорское величество, вперед выставил только гвардейцев. Они умеют понимать и выполнять приказы. По звуку труб, едва только кавалерия врага устремится вперед — они развернутся и поскачут сюда в широкие проходы между сотнями мужичья.
— А потом?
— Потом мужики увидят летящую на них кавалерию и бросятся бежать — да и забьют проходы между обозными телегами. Так что господа из Сантлака окажутся перед непреодолимой преградой. А там их встретят ополченцы гонзорских цехов, усиленные нашими стрелками. Цеховые — не деревенщина, эти будут драться по-настоящему. Так что стену из возов враги сразу не преодолеют.
— Но все же преодолеют?
— Скорее всего — да, причем с большими потерями. Ну а уж там и мы возьмемся… Главное — не дать им сразу навалиться всей силой на нашу конницу… Понимаете, ваше величество?
— Да, маршал, — неуверенно кивнул Алекиан, — но вот чего я так и не понял. Зачем выводить в поле перед фургонами мужиков? Они ведь не смогут противостоять сеньорам?
— Разумеется не смогут. Но если вражеская конница ударит на них — то потеряет свой разгон. Да и не попрут он и так просто на телеги, сантлакцы-то… А на мужичье они навалятся очень даже охотно — так и до телег доскачут.
— Ага… А зачем же перед мужиками — гвардейцы? А, кажется понял! Это как альдийцы тогда, под Арником — заманивают?
— Ну… Не совсем. Им я велел выдвинуться вперед для того, чтобы мужичье не увидело раньше времени, кто выходит против них. А то побегут прежде, чем следует… Они должны броситься наутек точно в свой срок — чтобы вывести сантлакцев на фургоны…
Когда разведчики известили о том, что войско гномов подошло к северному скату окаймляющих долину холмов, небо над полем предстоящей битвы уже совершенно заволокло тучами. Тяжелые, серо- фиолетовые, кое-где почти черные, они нависали, казалось, над самой землей, готовые извергнуть струи дождя. Стало холоднее, ветерок проносился над полем, шевеля густую траву…
Отряды горцев сошлись в единую толпу и двинулись, предводительствуемые лэрдами и признанными богатырями, навстречу войску гномов. Однако нелюди не показывались, а разведчики-горцы, престав таиться в траве, теперь открыто стояли по гребням холмов и не подавали никаких знаков… Вот один из них быстро направился вниз. Сотни глаз следили за его бегом… Молодой горец торопливо несется к центру толпы, к вождям. Что-то он сообщит?
Весть, доставленная воином, оказалась невеселой. Гномы выстроились в боевую линию, но ждут. Они не пойдут в бой, пока не будут установлены их диковинные колдовские машины. Это могло помешать плану горцев, собиравшихся атаковать нелюдей, едва те выйдут из холмов. Каст дой-Лан-Анар повел глазами вокруг себя. Взгляд его остановился на Перте:
— Эй, ты! Перт, ты ведь не боишься Анра-Зидвера? Так беги к нему, зови сюда. И пусть чародей поторопится…
Чародей остался далеко позади — мудрить над своими волшебными цацками. Перт припустил бегом, спеша выполнить повеление лэрда. Когда он, запыхавшись и с трудом переводя дыхание, передал магу слова Каста, то Анра-Зидвер так грозно глянул на него, что душа у юноши ушла в пятки. Однако затем чародей все же поднялся с колен и молвил:
— Конта, ты все понял? Сможешь сам довести дождевую формулу до конца?
Ученик мага кивнул. Тогда Анра-Зидвер обернулся к Перту и объявил:
— Идем!
У юного горца не достало духу попросить мага идти быстрее… Когда они почти достигли задних рядов ополчения, на головы упали первые дождевые капли — очень крупные и холодные. Маг что-то буркнул неразборчиво и зашагал сквозь ряды почтительно расступающихся горцев туда, где восседал на лошади рыцарь и кучкой стояли лэрды, окруженные здоровенными телохранителями. Перт плелся следом. Лэрд Каст встретил мага улыбкой:
— Гангмар тебя забери, чародей! Твой дождь и впрямь помешал недомеркам! Их волшебная снасть давно собрана, но стоит без дела. Видно, все же колдовской ливень как-то помешал им пускать камни… Это славно, Гангмар тебя забери!..
— Поосторожней со словами, лэрд, — буркнул маг.
— А чего я такого сказал? Говорю, молодец ты, здорово коротышек уел… А, понял, ты про Гангмара…
