назад); вечером я опять его навестил, и он уже чувствовал себя несравненно лучше, так что, полагаю, он выздоровеет, и доктора теперь того же мнения; если, однако, он все же умрет, позор на мою голову. Государственный секретарь (мистер Сент-Джон) пригласил меня сегодня на обед; у него были также мистер Гарли и лорд Питерборо, а вечером пришел еще и лорд Риверс. Лорд Питерборо дня через два уезжает в Вену; он объявил, что непременно заставит меня писать ему. Мистер Гарли ушел в шесть, а мы просидели еще около часа. Я отвел в сторонку государственного секретаря и выразил ему недовольство мистером Гарли, который хотя и добился, что королева даровала первины, но кроме того обещал представить меня ей и получить от нее письмо к ирландским епископам; и вот прошло уже шесть недель, а он так и не выполнил обещанного, и моя репутация под угрозой. Мистер Сент-Джон отнесся к моим словам должным образом, попросил прийти к нему в воскресенье утром и взялся закончить это дело в четыре дня; так что в самом непродолжительном времени я узнаю, насколько можно полагаться на их посулы. — Сейчас девять часов, и я должен заняться делом, вот так-то, маленькие мои плутовки, а посему спокойной вам ночи.
30. Утро. На дворе похолодало, слышите, бесстыдницы. Ко мне только что заходили сказать, что сэр Эндрю Фаунтейн поправляется. А сейчас я встану, потому что когда я пишу в постели, у меня немеют руки. — Ночь. Теперь, когда сэр Эндрю Фаунтейн почувствовал себя лучше, он, видимо, не хочет себя неволить: нынче утром меня опять позвали к нему прочитать молитвы, однако он распорядился, чтобы его не беспокоили. Его выздоровление стоило мне наследства, поскольку он завещал мне картину, несколько книг и прочее. Я навестил моего quondam [бывшего (лат.)] соседа Форда (впрочем, знаете ли вы, что такое quondam?) и он предложил мне пообедать у него, потому что в дни оперных представлений он имеет обыкновение обедать дома. Домой я возвратился в шесть, написал архиепископу, а потом до начала двенадцатого был занят делами, после чего улегся в постель, дабы написать моим МД несколько строк и уведомить их, что я пребываю в эту самую минуту в добром здравии и уповаю на бога, что и МД так же вполне здоровы. Удивляюсь, отчего это я никогда не пишу вам о политике: я мог бы вас сделать самыми глубокомысленными политиками во всем переулке. — Так-с, однако когда же мы примемся отвечать на письмо № 8 от МД? Во всяком случае, не раньше будущего года. — О господи, но… — Но это произойдет уже в следующий понедельник. Вот я вас и надул, не правда ли? Вот так. Видано ли подобное простодушие? На днях я сочинил Бену Портлаку[343] каламбур насчет подштанников. «Чума меня побери, — воскликнул он, — да ведь это точь-в-точь про мои…». Пожалуйста, Дингли, прошу вас, дайте мне, наконец, уснуть, и вы, Стелла, прошу вас, ведь я почти сплю, погасите свечу.
31. Утро. Сейчас семь часов, и я велел затопить камин, но пишу у себя в спальне, в постели. Нынче мне не надо бриться, так что буду готов пораньше, с тем чтобы еще до богослужения успеть повидать мистера Сент-Джона, а на письмо МД отвечу завтра. Если написать МД ты ищешь случай, Дни под новый год всех прочих лучше: Стоит в первый года день МД письмом настичь, С кем бог ни пошлет разлуку, только лишь МД опричь. (В этих поговорках всегда попадаются старые слова: «опричь» — означает — «кроме».) Если ж им не написал, а ходишь в гости, Знай, МД тебе тогда все переломают кости. Однако Патрик говорит, что мне уже давно пора вставать. — Ночь. Сегодня рано утром я был у секретаря Сент-Джона и вручил его памятную записку насчет получения от королевы письма, подтверждающего, что она даровала первины; он обещает уладить все буквально в несколько дней. Он сказал, что виделся с герцогом Мальборо[344], который сокрушался о своих прежних опрометчивых поступках, приведших его к сближению с вигами, и говорил, что изнурен годами, треволнениями и неудачами. Клянусь, мне стало жаль его, я считаю, что с ним и в самом деле поступят нехорошо, если чрезмерно его унизят, хотя он, конечно, сам во всем виноват. Он ненасытен, как сама преисподняя, и честолюбив, как ее повелитель: он был бы не прочь сохранить за собой пост главнокомандующего до конца своих дней и срывал все попытки заключить мир только ради того, чтобы не утратить своего положения и нажить как можно больше денег. Он будто бы уверял королеву, что отнюдь не корыстен и не честолюбив. Она рассказывала потом, что если бы могла в ту минуту отвернуться, то рассмеялась бы, и едва удержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Он поддерживал все гнусные действия прошлого кабинета министров, а они его тоже не забывали, поскольку он играл им наруку. И тем не менее, он был удачливый полководец, и я надеюсь, что его все же оставят в должности главнокомандующего. О господи, примечаете, я толкую с МД о политике. Впрочем, если это вам по душе, то я буду время от времени сдабривать свои письма политическими новостями; примите при этом в соображение, что мои новости будут свежие, из первых рук. Так вот, я обедал с мистером Гарли и ушел от него в шесть; там было много гостей, однако мне отнюдь не было весело. Мистер Гарли заставил меня прочесть вслух листок со стихами Прайора. Я читал их просто, без особого выражения, и Прайор поклялся, что никогда больше не допустит меня читать его стихи и в отместку так же скверно прочитает какие-нибудь мои. Я попросил прощения и сказал, что тем и прославился, что читаю стихи хуже всех на свете, и у меня вырывают их из рук, стоит мне лишь предложить их прочесть. Это чрезвычайно всех рассмешило. — Сэр Эндрю Фаунтейн все еще хворает: у него, похоже, разлилась желчь.
1 января. Утро. Желаю моим драгоценнейшим славным Дингли и Стелле счастливого Нового года, здоровья, доброго пищеварения, и разумеется, общества любящего их ГП. Представьте, я запамятовал, как следует писать это прозвище ГП и никак не могу сообразить, в чем дело; ах, да, вспомнил, ведь обычно я пишу БДГП[345]. Патрик как раз пожелал мне счастливого Нового года и говорит, что пора вставать, потому что камин уже затоплен, но, право же, в комнате довольно-таки холодно. Подумать только, каким любителем потолковать о политике я себя выказал, беседуя прошлой ночью с МД; никогда ничего подобного за собой не замечал. Непременно достаньте «Экзаминеры» и прочитайте их; последние девять или десять номеров [346] рассказывают о причинах недавних перемен и злоупотреблениях прошлого кабинета министров, и, как меня уверяли высокопоставленные лица, все это чистейшая правда. Эти номера написаны с их ведома и одобрения. А теперь я встану, потому что должен проведать сэра Эндрю Фаунтейна; однако вечером, мне, возможно, удастся ответить на письмо МД, Итак, с добрым вас утром, мои государыни, с добрым утром! Дингли и Стелле в день светлый Ноэля Желаю пирогов и ростбифа и эля, Чтоб с вами я делил застолье и веселье, Иль вы со мною здесь от радости хмелели, Вот то-то было б славно, девчонки-пустомели. — Ну, в последний раз с добрым утром, дорогие малышки, потому что из-за ваших проказ кое-кто никак не может встать с постели. — Вечером. Я отправился нынче утром с визитом к леди Керри и лорду Шелберну, и они уговорили меня пообедать с ними. Сэр Эндрю Фаунтейн чувствует себя лучше. А теперь позвольте-ка взглянуть, что рассказывает это дерзкое дорогое письмо от МД — Ну-ка, иди сюда, письмо, где ты там затаилось между простынями? — вон куда забралось и никак не хочет вылезать. — Иди сюда, тебе говорят!; послушалось, наконец, вот оно. — Скажи, пожалуйста, Престо, чего ты хочешь? — спрашивает оно. — Иди сюда и дай мне ответить на тебя твоим хозяйкам. Ну-ка, покажи мне свое начало, как подобает воспитанному письму. Вот так. Скажите на милость, как это вам удалось сквитаться с Престо, мадам Стелла? Вы ответили на мое письмо своим восьмым, а я, получив ваше восьмое, пишу сейчас двенадцатое. Вы упускаете из виду те мои письма, которые еще находятся в пути, святая простота? Ну как, уразумели? Итак, вы отпраздновали скромный день рождения Престо; поверьте слову, если бы господу было угодно, я предпочел бы выпить по этому случаю с вами, нежели находиться здесь, где у меня нет никаких радостей, ничего, кроме дел, коими я обременен изо дня в день. Надеюсь, что со временем я поумнею, а пока ни слова больше. Я хочу лишь одного, чтобы мы, покуда бедный Престо жив, никогда больше не разлучались даже на десять дней — желаю этого всей душой и всеми своими потрохами, аминь. — После такого печального разговора я не могу сразу настроиться на веселый лад и потому провел такую длинную черту, а теперь все опять хорошо. Да, вы, конечно, изрядные задаваки с этими своими в-четвертых и в-пятых, и с вашим дневником и всем прочим. Ураган! — никакого урагана у нас здесь и в помине не было, и вообще ничего из ряда вон выходящего за все это время. Впрочем, был как-то однажды, но только не тогда, когда у вас. Но, как справедливо говорится в одной старой поговорке: От ветра жди лишь худа, Отсюда ль он, оттуда, Будь то из уст елейных или из мест филейных. У вас снесло трубу! Храни вас господь. Полагаю, вы хотели сказать, что свалились два-три кирпича, потому что уверять, будто вашу трубу унесло ветром к соседнему дому, это бессовестное вранье.
