уединенно пообедали сегодня с мистером Лоумэном, служителем королевской кухни. Утром я пошел повидаться с лордом-хранителем и рассказал ему о нашей шутке с фрейлинами, а лорд-казначей узнал об этом еще вчера вечером. Мошенник Арбетнот свалил все на меня. При дворе было нынче очень многолюдно. Я ожидал, что лорд-казначей пригласит меня на ужин, но он только раскланялся со мной в гостиной, и мы ни словом не перемолвились. А сейчас семь вечера, я сижу дома и надеюсь, что лорд- казначей на станет звать меня на ужин. Однако же, если он этого не сделает, я буду потом его упрекать, а он сделает вид, что сердится на меня за то, что я не пришел. — А теперь прощайте, пока я не лягу в постель, потому что сейчас я собираюсь заняться делами. — Уже одиннадцатый час, и я спустился вниз, чтобы справиться у слуг относительно господина секретаря. Они говорят, что королева будто бы все еще на заседании совета и что она уходила поужинать, а потом вновь возвратилась на заседание. Нет никакого сомнения, что они хлопочут о заключении мира. Баста! Ложусь в постель. — Сейчас уже одиннадцать, и только что явился посыльный от лорда-казначея с приглашением на ужин, но я просил передать мои извинения и очень рад, что уже в постели, в противном случае мне пришлось бы просидеть там до двух и пить, пока я не почувствовал бы себя разгоряченным. А сейчас я буду спать.
Лондон, 24. Приехал сюда в шесть часов вечера с лордом-казначеем и пробыл у него до десяти. Вчерашние разговоры, будто королева уходила поужинать, а потом опять возвратилась, — чистейшее вранье; я узнал это нынче утром от секретаря. Министры, я вижу, очень заняты сейчас с Прайором и, похоже, что его опять отрядят во Францию. Судя по тому, что я слыхал, мы наверняка очень скоро заключим мир. Всю прошлую неделю в Виндзоре стояла очаровательная погода, но нынче прошел небольшой дождь, а вчера было довольно ветрено. Памфлет о поездке Прайора все еще раскупают, уже продано две тысячи экземпляров, и это при том, что Лондон совсем опустел. Здесь меня застало письмо миссис Фен-тон, которая от имени леди Джиффард приглашает меня приехать и провести недельку в Шине, пока та находится в Мур-Парке. Уж я им отвечу, будьте покойны. А теперь вас, конечно, интересует, когда я примусь отвечать на № 20 от МД. Я так надежно его спрятал, что едва отыскал; но вот оно; боюсь только, что смогу отправить свое не раньше четверга, ведь завтра утром я должен повидать секретаря, а вечером побывать еще в одном месте.
25. Почерк Стеллы прямо императорский. И какой она представила отчет о своем путешествии, в жизни ничего подобного не видел. Так, посмотрим; отодвиньтесь-ка чуть-чуть в сторонку; давайте прикинем: значит, четыре дня вы пробыли в Эннискорти и две ночи — у матушки миссис Проби и при всем том уверяете, что путешествовали только шесть дней; вот ваши собственные слова: «Сегодня ровно неделя, как мы выехали из Уэксфорда, а сюда приехали прошлой ночью». Я не раз слыхал, что путешественники врут, не смущаясь. Когда же вы ехали? Объясните, если можете? Каково расстояние от Уэксфорда до Дублина? и сколько миль вы проезжали за день? Теперь о расходах: позвольте прикинуть — тридцать фунтов за два месяца составят сто восемьдесят фунтов в год: сущий пустяк для кошелька Стеллы. Мне приснилось, будто Билли Свифт жив и будто я сказал ему, что вы написали мне, будто он умер, и будто вы присутствовали на его похоронах, и я восхищался вашим бесстыдством и изо всех сил спешил сообщить вам, что вы просто лживые плутовки. Бедняга, его свела в могилу глупость и любовь его матери, и все же теперь я охотно верю, что она, как вы говорите, очень скоро перестанет о нем горевать. — О конечно же, мадам Дингли, вы чрезвычайно устали от общества в Уэксфорде, какие могут быть сомнения? А ваше описание жилища выше всяческих похвал: чистые простыни, но голые стены; мне остается только предположить, что вы спали на стенах. — Значит, миссис Уоллс получила, наконец, свой чай, но кто, хотел бы я знать, заплатит м«е деньги? Как, я никогда их не получу! Выходит, я сделал подарок в возмещение каких-то ваших долгов и пр. Но где тогда благодарность семейства? Ну что ж, быть по сему; этот чай стоит тридцать четыре английских шиллинга. — Тогда уж сами рассчитывайтесь с миссис Уоллс: в Ирландии это, видимо, будет дороже на столько же пенсов[636]. — Нет, по- моему, Ли и Стерн на побережье не были[637]. Боюсь, что дело Стерна не выгорит. Я его уже порядком не видал. Не могу простить ему, как он распорядился с отправленной вам посылкой, да и я свалял величайшего на свете дурака, понадеявшись на такого легкомысленного хлыща. При случае я еще поговорю с ним об этом. С мистером Аддисоном я с тех пор виделся еще лишь однажды и ужинал с ним, но я, кажется, уже упоминал о нашей встрече где-то в этом письме. Архиепископ, что и говорить, сделал превосходный выбор, остановись на Уоллсе в качестве посыльного ко мне, впрочем, на мой взгляд, для этой роли он годится больше, нежели для какой-нибудь другой. — Какого дьявола она согласилась! Я не рассматривал, как она выглядит. Что ж, она так и будет пропадать только потому, что стесняется леди Джиффард? Мне жаль бедняжку Дженни[638], — но ее муж сущий болван, так что тут она немного потеряла из-за своей глухоты. Боюсь, мадам Стелла, что в своих отчетах вы приняли один напиток за другой и что на самом деле там было сто сорок кварт вина и тридцать две — воды. — Все это написано утром, а сейчас я собираюсь пойти к секретарю. Ответ на ваше письмо вышел несколько короче обычного, потому что я намерен отправить это нынче, а свою запись за сегодняшний день сделаю вечером в следующем письме, ведь я ужасно боюсь получить от вас новое письмо до того, как отправлю свое. Я никогда больше не допущу, чтобы мне пришлось отвечать на два письма сразу. — Какая мне забота о докторе Тиздале и докторе Раймонде и о том, сколько у них детей? Я желаю им по сотне каждому. — Лорд-казначей обещал написать завтра ответ на послание епископов и показать его мне. Я убежден, что там будет подтверждено все, что я говорил, и будут посрамлены те, кто приписывает всю заслугу герцогу Ормонду. Я постарался, чтобы лорд-казначей почувствовал себя задетым, и на днях, говоря со мной об этом деле, он заметил: «Я свидетель, что вы добились для них первин еще до того, как герцог стал лордом-наместником». Нижайший поклон от меня миссис Уоллс, миссис Стоит и Кэтрин. Прощайте и прочее.
Как вы поступаете, когда обнаруживаете в моих письмах какие-нибудь описки? И как догадываетесь, о чем идет речь? ведь я никогда не перечитываю и не исправляю их. Еще раз прощайте.
Пожалуйста, пошлите это долговое обязательство миссис Брент, чтобы она получила по нему деньги, когда Парвисол приедет в город, или же пусть она перешлет это ему.
Лондон, 25 сентября 1711.
[вторник]
Обедал в Сити и на обратном пути отнес свое 30-е в почтовую контору, а придя домой, обнаружил письмо от … В жизни не читал ничего более возвышенного! Целых три с половиной страницы in folio, из них первые две заполнены сатирой на Лондон с его многолюдьем и суетой (автор явно позаимствовал их из какого-нибудь своего школьного сочинения), а остальные полторы страницы изведены на просьбу похлопотать перед лордом-казначеем о пенсии для вдовы вашего таможенного комиссара миссис Саут[639]. Сочинитель сего письма — милейший и рассудительнейший малый из всех, кого я имел удовольствие когда-либо лицезреть или когда-либо окунавших перо в чернила. Понятия не имею, что ему ответить, чума его забери. У меня и без него хватает таких просителей здесь, в Англии. Я, пожалуй, напишу ему, что никогда в глаза не видал никакого лорда-казначея; хорошо помню, что в бытность его здесь я старательно избегал упоминать при нем имена вельмож из опасения, чтв он растрезвонит об этом в Ирландии. И в довершение всего мои хлопоты должны остаться в тайне, чтобы о них, не дай бог, не проведал герцог Болтон[640], который может счесть ходатайство такого лица слишком незначительным. Никогда еще не читывал такого пр[оклято]го письма; меня так и подмывает переслать его вам. — Отправлю вам хотя бы образчик, первое попавшееся на глаза место, не выбирая. «В сем месте (подразумевается лондонская биржа), являющем собой компендий сей новой древней Трои, как сама она олицетворяет собой весь суетный мир, я испытал такое пресыщение, что наскучил людьми и вознамерился впредь навеки погрести себя под тенистым кровом …….» Да будет вам известно, что кое-кто именовал Лондон Новой Троей. Не угодно ли еще немного? Тогда вот еще несколько строк для Стеллы, ей они придутся особенно по вкусу. «Сей удивительный театр (подразумевается Лондон) был для меня не более, чем пустыней, и я буду меньше сетовать на одиночество, размышляя о крушении своих упований где-нибудь в Коннахте[641] или среди бесконечных болот Аллена». И, наконец, чтобы покончить с этим, еще один кусочек для миссис Маргрет. «Их королевский фанум, где они ежедневно поклоняются своему идолу — Златому тельцу, казался мне точным подобием пчелиного роя, что без устали трудится под тяжким бременем забот». Фанум — это храм, однако он подразумевает под ним биржу, а Златой телец — это деньги. Ну вот, теперь и миссис Маргрет получит свою
